Моя режиссерская экспликация сцены нашей внезапной встречи (а как известно, все внезапные встречи кем-то срежиссированы) выглядела следующим образом: я как будто случайно замечаю ее на подходе к гардеробу, выскакиваю из-за своей газеты, налетаю сзади (в рамках приличия), балагурю, помогаю надеть пальто. Ну, и дальше так, по мелочи: свадьба, дети.

В назначенный час я развернул «Спорт-Экспресс» и притаился в засаде. «Спорт-Экспресс» в тот день попался чертовски интересный. Я прочитал сначала про «Спартак», потом про «Манчестер Юнайтед», затем что-то про хоккей, хотя я и не очень жаловал хоккей, но в тот день в «Спорт-Экспрессе» про него было написано феноменально. И только когда дошел до бобслея, я внезапно вспомнил, что как будто о чем-то забыл.

Я убрал от лица газету и сразу увидел ее – свою возлюбленную, бесповоротно одетую в пальто, вероломно исчезающую в дверях на выход.

С тех пор я с какой-то особенной неприязнью отношусь к бобслею.

В конце девяностых я страдал по одной девушке. Это было на моей первой работе.

Девушка была высокая, стройная, с наглым взглядом. То есть полная моя противоположность. Мы с ней монтировались, как дельфин и русалка, если предположить, что дельфин не натуральный, а консервированный.

Я видел многосерийные сны с ее участием. В этих снах у нас уже росли внуки, при этом наяву я встречался с ней только в курилке (тогда я еще умел курить). Мы иногда болтали. Я догадывался, что болтовня – это еще не повод звать ее замуж. Хотя я не был уверен. Позвать замуж очень хотелось.

«Как ты себе это представляешь, – спорил я сам с собою в многостраничных внутренних диалогах, – пойдем покурим, а заодно в ЗАГС заскочим?»

«Ха-ха-ха!» – театрально хохотал я себе в лицо.

Попробовать зайти с шестерок, а не сразу с козырей, ну, там, для начала пригласить ее на свидание, было не для меня. «Широко шагая», фильм с Дуэйном «Скалой» Джонсоном, – вот это про меня (за вычетом Скалы). Мы курили, и высокая, стройная, с наглым взглядом, она курилась передо мной в воздухе в волшебной неприступности, как тот айсберг, который выплывает из тумана в известном шлягере.

Есть такие мужичонки, самоуверенные не по генам. Этот типаж будто создан самой природой для женских разговоров про «мужик измельчал». Сам бледнолицый, потрепанный сквозняками судьбы, в очках на пол-лица, но при этом лезет в цветник и непременно в самый центр клумбы. И рано или поздно бледнолицый обязательно возвращается с розой, какой не каждый породистый гусар может похвастать. Подобные романы по драматургии чем-то напоминают усыновление беспризорных котов. И чего только женщины в таких находят. Но находят ведь что-то. И если ты не гусар, в тебе должно быть это самое «что-то», которым ты будешь брать в отсутствие лошади.

Как-то раз у меня с моим другом детства Семой состоялся на эту тему эпохальный разговор. Дело было еще в школьные годы, когда я и некий штатный красавчик нашего двора конкурировали за одну неприступницу. Сема тогда по-дружески пытался мне объяснить, что это не моя война. Что меня на ней убьют еще до начала битвы шальной пулей.

– Понимаешь, дружище, он смазливый, берет внешностью, а внешность не твоя сильная сторона, тебе надо брать чем-то другим, – философски рассуждал мудрый не по годам Сема.

– А чем мне надо брать? – спросил я друга с надеждой.

Сема долго-долго смотрел на меня и повторил:

– Нет, внешность не твоя сильная сторона.

С тех пор я терзался вопросом, в чем же она, моя сильная сторона, моя перчинка, и не находил ответа. Но однажды в офисной курилке, обкурившись с моей русалкой до кругов перед глазами, я решил, что моя изюминка – это ум. Накануне в журнале «Вопросы философии» как раз вышла моя статья (параллельно с первой работой я учился в аспирантуре).

На следующее никотиновое рандеву со своей возлюбленной я пришел во всеоружии. В руках я воинственно держал журнал «Вопросы философии», как иной гусар – саблю. Когда я появился, моя русалка уже была на месте, традиционно плавая в клубах дыма. Я не поздоровался и даже не посмотрел в ее сторону: я демонстративно развернул «Вопросы философии» и сделал вид, что читаю. Это наверняка выглядело дико: даже сейчас, представляя эту сцену спустя годы, я зажмуриваюсь от неловкости. Но трюк сработал.

– Что это ты читаешь? – спросила русалка, любопытная, как и все русалки.

– А, да так, тут моя статья, – ответил я дрожащим голосом и сунул ей под нос журнал, предусмотрительно открытый на странице с оглавлением.

Я экспрессивно ткнул в свое имя. Статья называлась «Философия образования Сенеки: кризис цицероновского идеала». Глаза русалки моментально скосились к переносице, а левая бровь задергалась. Мне кажется, она сломалась где-то на середине слова «философия».

– Понятно, – соврала красавица, – ну, тогда я тоже почитаю.

И с этими словами она достала из сумочки сложенную вчетверо газету. Развернула ее и натурально принялась читать, покуривая.