Это плохо, я рассчитывал, что мясом немаленькой птицы мы будем питаться весь день, да ещё и на завтра останется. Но не смертельно. Везде, где мы бродили до сих пор, хватало съедобных растений. Да, эта еда не самая сытная, но продержаться на ней можно.

Пещеру покинули с первыми лучами рассвета. И порадовались, что не стали ночью пытаться пробраться наверх.

Дорога и вправду оказалась непростой.

Местность наверху разительно отличалась от той, что осталась за нашими спинами. Выглядела она так, будто на слабо всхолмленную равнину великаны небрежно высыпали несколько миллионов громадных валунов. Камни размерами от собачьей будки до железнодорожного вагона лежали повсюду, иногда образуя непреодолимые завалы. И даже самые тяжёлые из них почти не погружались в почву. Должно быть потому, что она сама была чуть ли не полностью каменная.

Деревья здесь встречались нечасто, и почти во всех случаях это оказывались худосочные ели. Росли они на редких открытых пространствах, где валунов или не было вообще, или валялись они изредка, самые мелкие или не больше средних по габаритам. Верховые болотца вообще не попадались, сочных ягод здесь тоже не видать. Несмотря на то, что скудная почва после дождей пропитана влагой, даже жалкой лужицы на ней не встретили. Поэтому чем дальше, тем больше страдали от жажды.

Плюс перспектива голода прибавилась, ведь съедобные растения здесь тоже не росли. Напрасно Бяка склонялся чуть ли не к каждой встреченной травинке, все они оказывались бесполезными, или незнакомыми.

Гоблины оставили нас без мяса, но не утащили рюкзаки. А там, помимо запаса дорогостоящих грибов, хранилось немного съедобных корней. Этого достаточно, чтобы разок сварить тощую похлёбку, которая больше обманет желудки, чем насытит. Но это лишь в том случае, если воду найдём.

Жевать такую гадость сырой – это не ужин, а пытка.

Исполинские валуны осмотреться не позволяли. Мы продвигались по запутанному лабиринту с высоченными стенами. Невозможно понять, что в сотне метров находится. Очень редко встречались камни, на которые мы забрались без риска для жизни. Но во всех случаях дальние окрестности разглядеть с них не получалось, потому что вокруг оказывались камни покрупнее.

Солнце не появлялось, ориентиров никаких. Оставалось лишь надеяться, что навык не подведёт. А, так как он работает больше интуитивно, чем сознательно, я сам себе не доверял. Постоянно казалось, что продвигаюсь не по карте, а непонятно куда. А то и круги наворачиваю, не отличая один камень от другого. В голове рисовались картины одна хуже другой.

Если мы здесь и вправду застрянем – это конец. Нам грозит смерть долгая и нехорошая, от голода и жажды.

После полудня начал срываться мелкий дождь. Но он только сырости добавлял, наполнить котелок жалкими каплями невозможно. Еле моросил, то и дело прекращаясь. Спасибо, что не начало холодать, в мокрой одежде недолго и простудиться, а мой навык целительства заточен на раны и лечит лишь самыё лёгкие недомогания, на стартовом уровне врачевания.

Надо бы прокачать ещё одну ветку, предназначенную для борьбы с болячками. Но где на это ци взять? Разве что возвратиться в пещеру и попытаться выманить гоблинов на честный бой. Но это, разумеется, не самая мудрая затея.

А то и смертельно рискованная, если вспомнить о вероятности появления хобгоблинов.

Карта не отвечала на вопрос, как долго нам придётся плестись по следам работы камнедробилки для великанов. Её составитель не очень-то озадачивался не только деталями, а и масштабом. Местность возле Черноводки расписана тщательно, со многими подробностями и на большой площади. Ничтожный по протяжённости маршрут от берега до логова тсурра на пергаменте занимал почти столько же места, сколько весь наш последующий путь. Понятно одно – сейчас приходится обходить по крутой дуге какое-то белое пятно, на котором нет ничего, кроме стилизованного изображения отрубленной головы. Да, с интерпретацией «корявого человечка» мы не угадали, но здесь, похоже, двух мнений быть не может.

Если туда сунешься, потеряешь башку.

Обход предстоит серьёзный, даже с учётом неточности карты. И очень напрягает значок следующего лагеря.

Что означают три дерева? Похожи на сосны или кедры, но здесь, среди камней, не растут ни те, ни другие. Только ели тут встречаются, как поодиночке, так и по несколько штук. Может художник напутал? Если так, как определить, что мы вышли именно туда, куда нужно? Слепо доверять навыку?

Ну а что нам ещё остаётся…

Оказывается у, казалось бы, нескончаемого развала валунов имелся чётко выраженный край. И открылся он перед нами неожиданно. Мы двигались по каменному лабиринту, уставшие и вымокшие, почти не обращая внимания на окружение. Ну а на что там смотреть, если всегда одно и то же?

Камни, камни, тощие невысокие ели, камни, камни, ели и снова камни…

И внезапно всё изменилось. Будто те же великаны, которые устроили каменный хаос, решили, что дальше ему не место. Провели черту по меридиану и к востоку от неё как следует потоптались, устроив углублённую долину простиравшуюся на три стороны света до горизонта.

Плато холмистое, засыпанное валунами, возвышалось над ней метров на сто, если не больше, но язык не поворачивается сказать, что мы любуемся на новые ландшафты сверху вниз.

Да и любоваться – неправильный термин.

Слишком мрачная картина перед нами открылась, чтобы любоваться…

Внизу рос лес, и лес этот, разумеется, был непростым. До этого я на всякие успел насмотреться. Лиственные и хвойные заросли разных видов встречались, пока ехал в факторию с караваном. С Бякой тоже повидал кое-чего. В первой жизни доводилось поглазеть даже на мангровые побережья. Глядел на них со стороны моря, с борта быстроходной лодки, попивая при этом прохладительные напитки и подставляя лицо тёплым порывам тропического ветра.