Саймон кивнул, мол, все в порядке, пожалуйста, продолжай.

– …но Пейдж была… она будто не замечала, что творится вокруг, она, кажется, даже не поняла, кто я такой. Я побоялся, что…

Чарли замолчал, и так все было понятно.

– Мне очень жаль, Саймон. Честно.

Такие, значит, дела.

Саймон сомневался, стоит ли рассказывать об этом Ингрид, ему очень не хотелось ее расстраивать. Зато в свободное время он стал чаще прогуливаться в районе Строберри Филдс.

Но Пейдж так и не встретил.

Он заводил о ней разговоры с другими бродягами, которые играли и пели там, спрашивал, видели ли они ее, показывал фотографию на экране мобильника, сначала бросив в гитарный футляр пару банкнот. Кое-кто говорил – да, видели и могут рассказать еще кое-что про нее, если Саймон не поскупится и пожертвует что-нибудь. Он не скупился и жертвовал, но ничего не получал взамен. Большинство же честно признавались, что не знают этой девицы, хотя теперь, видя Пейдж во плоти, Саймон понимал, в чем тут дело. Между этой обколотой, исхудавшей, кожа да кости, женщиной и его некогда прелестной дочерью не усматривалось ничего общего.

Тогда Саймон принялся дежурить на скамейке возле Строберри Филдс; обычно он садился прямо перед табличкой – забавно, что на нее никто не обращал внимания, – где было написано:

И, наблюдая за происходящим, он заметил нечто странное. Музыканты, все, как один, вонючие и грязные бродяги, всегда играли в разное время и по очереди. Смена одного гитариста следующим проходила замечательно гладко. Они играли по часу и менялись обычно в начале каждого часа, организованно и четко.

Являлись будто по расписанию.

За пятьдесят долларов Саймона познакомили с человеком по имени Дейв. Это был старый, потасканный уличный музыкант с огромной шапкой седых волос, густая бородища его была кое-где схвачена эластичными резинками, а с затылка на спину свешивался перевязанный тесьмой конский хвост. Этот Дейв, похожий и на изрядно потрепанного жизнью пятидесятилетнего с гаком мужчину, и на семидесятилетнего старика, прожившего жизнь без особых проблем, растолковал ему, как это все работает.

– В прежние времена был тут один парень, Гэри дос Сантос… Знаешь, кто это?

– Имя знакомое, – отозвался Саймон.

– Ну да, если ты бывал здесь в лучшие времена, парнишка, ты бы вспомнил его. Гэри был как бы мэром Строберри Филдс… сам себя назначил. Крутой парень. Правил здесь где-то лет двадцать, и при нем все было тихо. А чтоб было тихо, на всех страху нагнал, всех держал в кулаке. Потрясный был чувак, понимаешь, о чем я?

Саймон кивнул.

– А потом, где-то в две тысячи тринадцатом году, Гэри помер. Лейкемия. Совсем молодой, сорок девять лет. И это место… – Дейв сделал неопределенный жест рукой в перчатке без пальцев. – В общем, без нашего фашиста все как с цепи сорвались. Полная анархия. Макиавелли читал? Ну вот что-то в этом роде. Музыканты тут каждый божий день мордобой устраивали. За территорию… понимаешь, о чем я?

– Понимаю.

– Пытались сами навести порядок, да куда там – половина из этих парней и одеться нормально не могут самостоятельно. Понимаешь, один козел играет и играет, не может остановиться, тогда другой тоже начинает играть, потом оба орут друг на друга, посылают куда подальше, даже когда рядом детишки малые. Иногда и по морде друг другу заедут, ну и конечно, копы тут как тут, вот и все… Смекаешь, в чем дело?

Саймон снова кивнул.

– Страдала наша репутация, я уж не говорю про кошельки. И тогда мы собрались все вместе и договорились.

– О чем?

– Расписание сделали. С десяти утра и до семи вечера каждый час – смена.

– Серьезно?

– Да.

– И это работает?

– Не идеально, конечно, но близко к тому.

Вот он, личный экономический интерес, подумал финансовый аналитик Саймон. Величина постоянная в нашей жизни.

– А как распределили места?

– Написали текст, составили список. У нас пять человек постоянных. Они играют в лучшее время. Остальное время отдаем другим.

– И ты тут смотрящий за расписанием?

– Ну да. – Дейв от гордости выпятил грудь. – Просто я знаю, как сделать так, чтобы все работало, въезжаешь? Типа я никогда не поставлю Хэла в очередь рядом с Жюлем, потому что эти двое ненавидят друг друга хуже, чем меня мои бывшие бабы. И еще применяю подход, в основе которого лежит принцип неоднородности.

– Неоднородности?

– Черные, девки, итальяшки или фрицы, педики, даже парочка узкоглазых. – Он развел руками. – Нельзя, чтобы все думали, что, мол, все босяки – исключительно белые. Это неправильный стереотип, понимаешь, о чем я?