– Тебя проводить до дома? – спросил, с каким-то неверием, что все, что произошло наяву, он.

– Нет, не стоит. Я даже не пытаюсь до тебя дотронуться, потому, что ты принадлежишь не мне. Что бы ты не говорил, но начав с кем-то видится, ты уже несешь ответственность. Я не прикоснусь. Я не позволю тебе стать предателем.

Слава посмотрела не него, внимательно пытаясь найти того «её» человека.

Он одним сильным движением крепко обнял, поцеловал ее волосы и прошептал: «Мне тебя не хватает. Я вернулся на год назад». Слава не выдержала нахлынувшей волны безысходности и безвыходности. Ведь она не может ничего ему обещать. Не имеет права рушить его новые отношения. В конце концов, не может и не хочет предавать память о том, кто однажды стал ее человеком навсегда. Надев очки, она поспешила уйти».

Но следующие воспоминания проходят через все жили, они не играют на струнах души, а рвут их, проходя через неё, врезаясь в плоть.

Все чаще вспоминаю атмосферу его подъезда – девятиэтажного панельного дома с плотным, застоявшимся воздухом, с лестничными клетками, где так много всего происходило. Еще, в самом начале отношений с Арсением, мы там прятались от его мамы. Бывало так, что мне становилось грустно у себя, и я ехала к нему на троллейбусе до конечной остановки, потом ещё шла пешком километра три-четыре, потому что боялась ехать в маршрутке и называть остановку. Когда же приходила, звонила в дверь, телефонов тогда у нас не было и наши встречи происходили спонтанно. Было по-настоящему здорово. Когда он открывал, из комнаты раздавался голос его мамы: «А кто там? Это Слава? Пусть заходит». Я жестами показывала, что не хочу, лучше пускай выйдет он. И, крикнув в коридор: «Я скоро», выходил и мы спускались на пролёт ниже, где я буквально падала в его объятья, и стояла так вдыхая запах его свежепостиранных вещей с цветочным кондиционном, которым щедро сдабривала его мама все и свои, и мужские вещи. Потом, когда я уже приезжала и оставалась на несколько дней в их квартире, конечно, когда мама уезжала к родственникам, то и вся моя одежда пахла также. Я привозила кучу вещей в пакетах и когда возвращалась домой и распаковывала свои сумки, комнатка маленького ЖАКТа быстро заполнялась этим сладким запахом, запахом его дома. Все семь лет нашего общения, пропитаны этим Ленором, никогда позже я не пользовалась ни им, ни каким другим кондиционером для вещей, это осталось там, в воспоминаниях, где я в его объятьях на лестничной клетке, между шестым и седьмым этажами.

После того моего похода, после нашего расставания, к нему в мебельный цех, наше общение не прекратилось, он писал мне сообщения, желая спокойной ночи. Я ему писала из универа, что заняла первое место в очередном конкурсе, и что после поездки в Госдуму обо мне вышла статья в газете. Он отвечал, что читал ее и капслоком приписывал: «Я ГОРЖУСЬ ТОБОЙ!». Мне это было необходимо. Да, я была на этом момент в отношениях с тем к кому ушла, а он с девушкой армянской национальности. Ещё мы с Арсением созванивались и говорили о том, как прошёл день, по телефону играла ему мелодии на пианино, которые разучила, ходили в кино, он дарил мне деньги на праздники, я откладывала на квартиру, гуляли с моим мопсом, встречая общих знакомых, которые в недоумении косились на нас – ведь мы, уже как год расстались. Встречала его с работы и мы каждый раз шли есть пиццу в кафе с романтичным названием «Причал». А где, спросите, были мой нынешний парень и его девушка, где-то там, не с нами. Они были в звонках, когда мы ели, но мы не отвечали. При этом наши отношения были нейтральными, без романтики, просто, как поддержка родных людей, тех, которым ни смотря на новые отношения с другими, плохо друг без друга, вместе спокойнее, как раньше. После кафе он провожал меня на троллейбус, и мы прощались «до завтра». Я возвращалась в квартиру к парню, который надзирательски отчитывал меня: «Почему не берёшь трубку! Зачем тебе телефон, опять беззвучный у тебя, а перезвонить мне денег нет!». Я отвечала: «Да, как на парах звук убрала, так и не включала, где-то в сумке валяется». Он залезал в мою сумку вытаскивала телефон: «Вот, шесть пропущенных от меня и от матери твоей, как так вообще можно?!» И знаете можно, вот уже семнадцать лет с момента приобретения моего первого телефона, я не включаю звук, максимум – это режим вибрации. Но и он заставляет меня вздрагивать. Уж точно продавцы мелодий для звонков никогда бы не смогли заработать на мне.

Я не чувствовала себя виноватой за то, что виделась с Арсением, для меня это было естественно, как воздух, он, на тот момент, большая часть моей хорошей жизни. Мы будто помогали друг другу пройти этот период ухода друг от друга. Он мне давал то, чего не было в новых отношениях – заботу и чувство «родного человека» рядом. Не властного, альфа-самца, который отбил самую крутую самку и теперь хочет подстроить ее под себя, а соратника, видящего слабость и незащищённость этой самки и помогающего ей морально.

Но однажды смс Арсения пришла вечером, а звук телефона оказался включённым, это сделала не я, а тот, кто постоянно отчитывал меня:

– Что это за хрень: «Спокойной ночи, дорогая»? Это его номер? – раздался недоуменный крик из комнаты, где лежал мой телефон.

– Да его, захотел человек пожелать хороших снов, это его дело. Я обычно такого никому не желаю, – пыталась разрядить обстановку я.

– Какого хрена ты с ним общаешься? Видимо, разговора по телефону ему было мало?

– Какого разговора? Ты ему звонил?

– Да, я не дурак! Он там что-то стал мямлить, как обычно, сраная тряпка! Прикинулся, что ничего не понимает. Слабак боязливый. Надо было морду набить ещё в лицее, когда учились. Завтра займусь.

– Стой, ты же не серьезно. У него девушка, а у меня ты. Не надо никого бить, это просто текст.

– Я всё решил, давно надо было!

– Что тебя может остановить? – предприняла последнюю попытку договорить никого не калечить.

– Если ты прекратишь это сейчас, иначе…

– Как? Что сделать? – я была согласна а всё, потому как ситуация становилась опасной.

– Напиши ему, что он чмо, что ты не хочешь больше получать от него таких сообщений, и что больше вы не увидитесь, поняла?

– Ладно, но ты точно не пойдёшь к нему тогда? – уточнила на всякий случай.

– Я же сказал. Давай пиши или звони, я жду. Нет, куда пошла здесь, чтобы я видел, – руководил мной он.

Представить, что Арсений идёт с работы и вместо меня его встречает он со сжатым кулаком и бьет, за то, что он делает то, что должен делать ты – заботится и быть внимательным ко мне. За это бить? Я не могла такому позволить случится. И если, как выяснилось, он звонил ему, значит встретить его может, зная его характер и то кем он работал – сотрудником МВД в Санкт-Петербурге, рассуждала я.

Я вяла телефон и стала набирать сообщение:

«Не стоит мне писать. У нас другие отношения. Мы больше не увидимся…»

– Допиши: «Я люблю его, а ты мне никто!» – перебил набор текста он, я дописала.

–Отправляй!

–Отправила.

Как же я тогда хотела, чтобы закончились деньги или, чтобы хотя бы сообщение разделилось на две части и пришла только первая! Как же ему будет больно, ведь мы только начали по-доброму общаться спустя год после расставания. Ну что я могу сделать? Все исправить? Как? Оттолкнуть того, кто стоит надо мной побежать ночью на улицу, пешком пройти весь город, постучатся в квартиру к Арсению, где он с другой и сказать: Давай всё исправим! Выгоняй эту сейчас, я остаюсь! Чем я тогда лучше того, кто заставил меня отправить это сообщение? На следующий день из университета я позвонила, Арсений не брал трубку. Я написала: «Надо поговорить, срочно, я должна была это написать. Если встретимся смогу всё объяснить». Но он не ответил. Зная, где его найти, пошла к окончанию рабочего дня туда. Он шёл с работы к остановке.