впилась ногтями в грудь. черт, черт.

эта женщина – как лезвие без рукояти

в своих обморочных платьях…

режет глаза и руки, как ни держи ее.

ты особая, райское яблоко, уже начавшее гнить,

темнеть. курага сосков,

аромат рыбок, стянула трусики,

а я точно кот возле аквариума.

и спустя половину ночи

голый, изможденный я

выхожу на зимний двор,

а она уже спит. на заднем плане картины

пускает винные пузырьки в потолок

роза, накрытая марлей, рот – тлей,

и я смотрю

на флаг в соседнем дворе – в морозном ночном воздухе

тяжело, плавно застыл, как холодец.

как медуза, выброшенная на черный берег,

раскрашенная пульверизаторами в желто-голубой.

но где моя родина?

она – это небо,

эта женщина в спальне.

и вспыхивает озарение, как молния, как зубная боль,

понимание всей жизни —

мгновенный денежный перевод смысла

из точки А в точку Б.

и я, показавшись зимней вселенной во всей красе

подтянутого сорокалетнего кентавра,

возвращаюсь к ней в постель –

холодный, дрожащий, как насос

в трюме тонущего корабля.

таю. ледник. горячая кожа. бархатный жар.

списпи.

обнимаю лезвие…

зимний день светился изнутри:

сом, проглотивший фонарик.

мягко вечерело, замерзший снег цеплялся за кусты,

как белая птица с белыми когтями.

и праздничное нечто царило повсюду:

кофейни, дома, прохожие, машины,

город облили сказочностью,

осыпали блестками, конфетти,

и даже наивная пошлость праздничных витрин

и новогодних реклам умиляла – дочь мачехи,

которая ничего не добьется в этой сказке,

и ее немного жаль.

на столике-таксе осколки шоколада –

ты выела весь миндаль, как белка.

возле кровати вязанки книг.

мы недавно переехали

на съемную квартиру. и зима, и сом со свечой,

этот образ пришел, когда ты прикуривала у окна,

отразившись в стекле, как свет сварки в пещере,

где волы, и волхвы,

и зеленый младенец мужского пола,

цветок алоэ,

которого ты мне не родишь через год,

и сказочно, и страшно, и хорошо.

а где-то рядом война,

и другие бессонные демоны бытия

шатаются,

как разбуженные гризли посреди зимы,

но нам на это наплевать, нам все равно.

тот день, когда мы разожмемся, как челюсти питбуля

на подвешенной автомобильной шине – на фоне заката,

тот день, когда

жидкокристаллический

терминатор пройдет сквозь свою самку,

перемешавшись мирами,

ртутными головастиками, единицами и нулями.

и теперь мы сможем только отдаляться друг от друга,

так галактика проходит сквозь галактику,

как нож сквозь нож.

не оглянуться, не сломать шею,

и это – благодарность, благонервность.

прошлое – мальчик, рухнувший вместе с балконом

с девятого этажа,

без шансов на спасение,

на общее будущее.

но, представь, теперь —

у каждой женщины устрица твоего лица,

водяной знак на просвет синюшных губ,

огнестрельных глаз,

миллиарды твоих копий шуршат платьями

во всем мире —

от старух и до детей.

это – медузный бал привидений в твою честь

или – снегопад людей, и мы, полубоги, пошли за кофе,

и открываем рты, и ловим снег.

это только кажется, что так легко написать:

не жалею, не зову, не плачу.

вызволить из тьмы шахтеров невыразимого.

но сколько должно пройти тысячелетий эволюций,

борьбы и крови, поглощения себе подобных,

бесподобных, чтобы родилось на свет:

все пройдет, как с белых яблонь дым.

человечество, как плодожорка,

прогрызает кровавый тоннель в яблоке времени,

не покидает ощущение, что еще кто-то живет за мной,

волчонок ступает в следы лап матерого волка,

кто-то толкает тебя – камень перед собой,

или я иду, и кто-то живет впереди меня,