Наташу Солнцеву бросает любимый мужчина и она, нехотя, принимает приглашение подруги Татьяны сменить обстановку. Она отправляется на Виллу. В дороге попадает в аварию и по счастливой случайности встречает однокурсника Павла, который тоже едет на Виллу. Там–то и творятся странные дела. Каждую ночь кто-то делает пакости в номерах отдыхающих. То беспорядок и разгром, то незаконное проникновение. Но самое страшное, что одной ночью хозяйку Виллы – Татьяну — избивают до полусмерти. Кто-то очень страшный и жестокий пытался убить Татьяну. Кому же так мешает хозяйка Виллы в одном из тихих курортных городов Крыма? Павел пытается докопаться до истины, но у него у самого проблемы – в его номере побывал чужой и пытался найти вещь, ценнее, чем золото. А еще оказывается, Наташа присвоила себе то, что никогда не должно было попасть в руки людям нашего поколения.
Она ему даже не устроила скандал. Все прошло тихо-мирно. Без крика, без истерик, без битья посуды и его чисто выбритой и надушенной морды. Фу, Наташа, что за грубые мысли? Не морды, а лица. Все прошло без шума.
А все потому, что она не умела шуметь, кричать и истерить. Не умеет ругаться, и бить посуду, а лицо, тем более не умеет.
И виноваты в этом не только воспитание, но и ее слабохарактерность. Или что-то в этом духе, она и сама не знает, как это называется, но оправдывала себя и свою бездеятельность тем, что «я не была в подобных ситуациях никогда и поэтому не знаю как себя вести. И тем более я совершенно не была готова к такому повороту событий семейной жизни».
А теперь сидит в пустой квартире и тихо плачет.
А он ушел, громко хлопнув дверью.
Все прошло почти мирно.
Почти.
Он пришел сегодня вечером домой и сообщил ей, что уходи от нее. К другой женщине. Добавил еще, что очень сильно эту женщину полюбил, аж до безумия. Нет, он не так сказал.
Она закрыла глаза, и слезы полились с новой силой.
Он сказал:
– Я люблю ее до умопомрачения. Я думаю только о ней. Всегда. Понимаешь? Всегда – он бросил очередную рубашку в открытую дорожную сумку и пояснил – Когда ем, когда работаю, когда ночью сплю… с тобой. А думаю и мечтаю о ней. И я понял, что так больше продолжаться не может! Я хочу быть только с ней. Да и вообще, Натусь, что это я, как последняя сволочь тебя обманываю и обманываю. Самому уже тошно.
Она присела на край кровати – ноги ее не держали, подкосились, а он все кидал свои футболки, майки и рубашки в сумку нисколько не переживая о том, что они мнутся и что их опять придется гладить.
– Ты только не вздумай плакать, Натусь, и не сиди такая бледная. Иди водички попей. Смотреть на тебя страшно- он легонько подтолкнул ее в плечо, чтоб она пошла на кухню.
– Не хочу – соврала она. Она знала, что ноги ее не пойдут, они подкашиваются.
– Как хочешь, только не плачь.
Он продолжал кидать вещи, ему попалась зеленая футболка, которую Наташа купила ему на прошлой неделе и которую он еще ни разу не надел. Он покрутил ее в руках и небрежно закинул обратно в шкаф. Этот жест сильно обидел Наташу и она заплакала. Заплакала тихо, от обиды. От обиды за то, что он уходит, за то, что уходит к другой, за то, что не берет вещи, которые она ему подарила. Этот жест говорил о том, что он хочет порвать с ней отношения и со всеми воспоминаниями, связанные с ней.
Он повернулся к ней лицом и всплеснул руками:
– Ну, чего ты ревешь? Я же просил тебя не реветь.
Она закрыла лицо руками, но от того, что он увидел ее слезы, они полились еще сильнее, и она ничего не могла с этим поделать. Наташа стала всхлипывать.
– Чего ты хочешь добиться, Натусь? Твоему горю уже слезами не поможешь. Хотя какое это горе? Так себе – житейские… эмм.. сложности. Я тебя разлюбил. Полюбил другую. За остальными вещами заеду на выходных. Ты же будешь дома?
Она не ответила, а только всхлипнула.
– Ну хорошо, Натусь, если не будешь дома, то не переживай, – лишнего не возьму. Мне чужого не надо.
От понятия слова «чужого» Наташа всхлипнула еще жалобнее и сильнее заплакала. Обида, которая приутихла, всколыхнулась с новой силой.
– Да ладно тебе. Что ты так расстраиваешься? Ну, ты же не первая и не последняя, от которой уходит мужик. Чего ты, в самом деле? И вообще, Натусь, прекращай скулить, а то я уже виноватым начинаю себя считать. Ты что хочешь, чтобы я совестью замучился?
Наташа убрала руки от лица и через слезы с удивлением посмотрела на Михаила. От неожиданного взгляда он опешил.
– Ты чего на меня так смотришь?
– Миша, – дрожащим голосом сказала она – а может, не было никакой совести? Может, не заложили ее у тебя с рождения. Я ведь сейчас понимаю, что не любил ты меня уже давно. Я же это чувствовала, хотя слабо, и думала, что мне все это кажется.
– Вот в этом ты права. Давно. Раньше я тебя любил. А теперь не люблю. И в этом ты сама виновата.
– В чем же?
– В том, что я стал ходить на лево.
Наташиному удивлению не было предела, глаза ее округлились, в ногах появилась сила, она встала с кровати и медленно произнесла –
– Ты давно ходишь налево?
– Да ладно, Натусь. – он взял сумку звучно застегнул на ней молнию – сейчас еще из ванной свои причиндалы соберу и пойду. Ходил налево, сменял одну девку, то есть барышню на другую. Зато сейчас встретил самую единственную и неповторимую.
Он посмотрел на нее и увидел в ней что-то такое, чего раньше не видел никогда, и попятился в сторону выхода.
– Да ладно, Натусь, чего ты заводишься? Забудь. И все. Чего это ты? Прекращай. Что было, то прошло.