В конечном счёте, дорога до станции метро заняла на пятнадцать минут больше обычного. Приятный женский голос из динамиков на входе возвещал:

– Уважаемые пассажиры. При входе на станцию метрополитена не забывайте надевать защитные колпачки на ваши копья. В случае опасности переходите на оружие ближнего боя. Будьте внимательны и осторожны. При обнаружении подозрительно бледных личностей, сообщайте машинисту или сотруднику охраны метрополитена.

Павел брезгливо осмотрел наконечник копья. Пошарив по карманам, он не обнаружил привычной упаковки бумажных салфеток – забыл дома. Пришлось остатки стариковской крови и мозгов вытирать носовым платком. Пластиковый наконечник копья, изнутри испещрённый мелкими царапинами, отмывать сложнее, а с насморком давно пора что-то делать. В очередной раз пообещав самому себе посетить таки врача, Павел спустился в подземку.

Несмотря на час пик, о давке не было и речи. Большинство пассажиров расположилось на сидячих местах. Те, кто не был увлечён играми, читали бумажные книги. Такая популярность печатного слова объяснялась практическими соображениями. В случае атаки внезапно обратившегося в живой труп пассажира толстое бумажное издание можно было вставить нападающему в зубы, и, пока тот пожёвывает суперобложку любимого романа, есть время выхватить нож и всадить обидчику в глаз. С электронной книгой такой фокус не сработает. Этот нюанс наложил отпечаток на всю индустрию. Издательства стали отдавать предпочтение книгам не меньше пятисот страниц. В свою очередь писатели стали растекаться мыслью по древу ради большего количества текста, и совсем уж невыносимые для прочтения книги прозвали «мокрыми».

Музыку в вагонах метро давно никто не слушал. О причинах такого пренебрежения повсюду напоминали большие плакаты с перечёркнутыми в красном круге наушниками. Под запрещающим знаком надпись чёрным по белому гласила: «ты не услышишь свою смерть». Павел считал эти плакаты несколько угрюмыми, но правильными. Сколько нерадивой молодёжи было покусано в первые месяцы, пока на входе не стали изымать наушники. Ножи, к слову, изымать наоборот перестали, а их цена неприлично подскочила. Чем длиннее был клинок ножа, тем он больше ценился. Наличие гарды считалось обязательным. Порезаться о лезвие в заражённой крови – верная смерть. Павел же не мог похвастаться своим оружием. Зарплата офисного работника позволяла купить лишь самодельный нож из железнодорожного костыля – большого гвоздя для скрепления рельсов со шпалами. В самом начале, когда колюще-режущее стало в резком дефиците, их, костылей, вытащили из ж/д путей столько, что пригородные электрички едва не сходили с рельс.

Павлу оставалось доехать несколько станций, как на себя обратила внимание бледная тучная женщина лет пятидесяти, на которую все пассажиры вагона косились с тех пор, как она вошла. Сообщать о «подозрительно бледных личностях» машинисту, как того требовал голос на входе в метро, было не принято. Вдруг у человека недостаток гемоглобина? Может, у него и справка есть, ведь как-то он прошёл в метро через охрану. Зачем устраивать шум на ровном месте. Однако это был явно не тот случай. Женщина обильно потела, тяжело дышала, затем и вовсе начала дергаться и рычать.

В отличие от фильмов ужасов, заражённые или укушенные становились кровожадными монстрами ещё до того, как происходила сама смерть. Не было той чёткой черты, в которой обречённый замирал, давая окружающим несколько секунд его оплакать и принять решение, кто же не даст ему возродиться чудовищем. В реальности этот переход был смазан и, как говорили врачи, у умерших заражённых сердце некоторое время билось по инерции.

Когда стало понятно, что тучная женщина вот-вот захочет кем-то перекусить, пассажиры начали переглядываться. Их лица были не встревоженными, а скорее усталыми. Во взглядах читалась немая просьба к окружающим сделать то, чего самим делать не хочется. Это было так же необходимо, но неприятно, как убрать дерьмо за собственной собакой с паркового газона, что многие, собственно говоря, и не делают, хотя должны.

Павел начал думать, что ему снова придётся сделать эту грязную работу. Это не сложно, но показывать на публике свой дешёвый нож ему не хотелось. Его и так часто подкалывали, мол, как не стыдно, носить вещь из краденного у железной дороги гвоздя. Когда Павел уже решился его вытащить и покончить с этим, в дело вмешался оторвавшийся от книги мужчина с волосами до плеч в кожаной куртке. Он выхватил нож, длинный, широкий, с отделанной кожей рукояткой и вонзил его рычащей женщине в глазницу. Та притихла, и по салону пошёл неприятный запах посмертных испражнений. Сидевшие по бокам от заражённой пассажиры только в этот момент встали и отошли подальше. Молодая девушка, стоявшая у дверей, издала короткое «фу» и продолжила набирать текст на телефоне.

– Чего «фу», машинисту позвони, - сказал мужчина, вытирая нож о бумажную салфетку.

Убрав телефон в карман, девушка сделала недовольную гримасу, говорящую что-то вроде «нечего тут командовать», но всё же нажала на кнопку экстренной связи и тонким голоском затараторила:

– Алло, машинист. У нас тут толстуха преставилась. Скажите, чтоб её забрали. И носилки пусть побольше возьмут.

Старушка, сидевшая напротив мертвой женщины, громко хмыкнула, мол, ну что за молодёжь невоспитанная пошла, но на этом её возмущение иссякло, и она вновь продолжила читать. Павел же отвернулся в другую сторону и стал рассматривать схему метро. До следующей станции оставалось ехать недолго, и труп должны были забрать быстро. Мысленно этому порадовавшись, Павел достал телефон. На экране светилось сообщение от жены: «ну, как дорога». В ответном сообщении он написал: «да как обычно, буднично».

Добравшись до офиса, Павел отметил, что опоздал не на пятнадцать минут, как думал, а на все двадцать. Тучную женщину из вагона довольно долго выносили двое несчастных рабочих из ближнего зарубежья, отдуваясь и матерясь то на родном, то на русском языках. Оставив копьё в именной ячейке на входе, Павел поздоровался с коллегами, сел за компьютер, нажал на кнопку включения. Экран загорелся, зашумели кулеры в системном блоке. Миниатюрные колонки заиграли короткую приятную мелодию.

– Опаздываешь, Паш. Пётр Семёныч опять на тебя рычать будет, - сказал сидящий за соседним столом коллега.