[Вот картинка из жизни: в одном из интервью по приезде в Россию где-то в перестройку известный скульптор Эрнст Неизвестный рассказывал о культурной ситуации в США и между прочим выдал следующее - дескать, рынок искусства забит непрофессионалами, которые за неимением лучшего кинулись ловить рыбку в мутной воде современного пестрого искусства. Выход знаменитый мастер усмотрел в фигуре критика-посредника: мол, чтоб толстосум не ошибся в вопросе чего купить из прекрасного, он должен обратиться к консультанту-искусствоведу, который и соориентирует - кто войдет в шеренгу бессмертных. Но ведь это - открытое признание в смерти искусства. Это значит - искусство перестало быть объектом прямого художественного восприятия. Раньше, при самом пошлом вкусе, человек мог выбрать картину, пусть и пошлую,- или заказать песенку в кабаке - потому, что она ему на самом деле нравилась - казалась красивой в непосредственном восприятии. Теперь же непросвещенный дяденька должен сначала ничего не почувствовать, потом сбегать к критику, узнать, какие чувства в нем - не в критике, а в нем самом - вызывают достоинства данного шедевра, потом быстренько вернуться назад и, с милостивого соизволения искусствоведа, испытать назначенную гамму художественных ощущений. Это - полный труп.]

О каком-либо отрезвлении нет и речи: царят претензии к неблагодарному государству и обществу, ожидание щедрого спонсора - западного или "новорусского", а в целом - опять-таки представление, что им - "высокохудожественным профессионалам" - "должны". Сопли очевидны, не так очевидно другое - вместе с тем это ведь и позиция чиновников на содержании - которые его вдруг лишились. Но и это не худшее, хуже - двоемыслие: претензия при всем том на роль не чиновников, а свободных творцов, служителей муз и т.п.

(Сразу хочу уточнить: само обращение за помощью, поиск спонсоров ничего ошибочного не несет. Как-никак, подаянием жили и Будда, и Христос,- не думаю, чтобы кто-то всерьез предполагал превзойти их в нравственности. Но это тогда, когда просьба о помощи честна, когда ее причина - нужда: вот у вас есть, а у меня нет, если поделитесь, то буду благодарен. Если же в основе просьбы представление, что кого-либо долж

– 20 ны кормить за то, что он - "Будда" - за его небесно-нравственно-творческое превосходство, то это уже шизофрения и шантаж. Получается, что моральное совершенство - это работа за деньги, которую - с прекращением оплаты - можно и не выполнять,- и тогда... вам такое сделают!
– рэкит от морали.)

И если уж сами художники приписывают себе небесную приобщенность, а своему делу - статус священнослужения, то есть смысл сравнить это с практикой иных традиций, эзотерических. Так, йога или у-шу, вопреки морю бовиков, не находятся в расхожем доступе, но передаются - и могут быть восприняты - достаточно избирательно и закрыто (как, впрочем, и все подлинное). Совершенно непредставимо, например, чтобы мастер у-шу пошел куда-нибудь на перекресток демонстрировать уходы и выпады, технику, клянча таким способом милостыню: просто просить подаяние - это еще представимо, но уж не "за мастерство". Немыслимое для йоги, однако, является стандартной практикой современного искусства, и это поведение проститутки,виноват - навязчивой проститутки, - которую уже перестали "снимать".

4. ПРОФЕССИОНАЛЬНОЕ ИСКУССТВО: ОБИЛЬНАЯ ЖАТВА.

Итак, технократическая, "профессиональная", внешняя модель искусства есть дитя деланья и вполне под стать технократической цивилизации и культуре. Схожи и последствия:

– разграбление ресурсов, эксплуатация на износ - языка, тем, тропов и т.д. (экологический кризис);

– падение интереса к литературе, особенно "серьезной", у массового читателя (эрозия спроса);

– обесцененность слова и в частности - слова художественного (инфляция);

– профессиональный кретинизм (богемно-чиновного образца);

– многое другое, столь же плачевное.

[Очень поучителен здесь опыт авангарда, история европейского "нового искусства" примерно с середины XIX века. Тогда все ринулись к новому, не замечая, что ценностью, товаром, стало уже не само произведение искусства, а его новизна, "оригинальность". Уже и этот признак был отцеплен от целого (сладость - от яблока) и стал производиться серийно и самоцельно. Товаром стал прием как таковой - или манера, или троп - в общем, элемент формы, поддающийся техническому повторению. Вещь же, стихотворение, стала простым предлогом для того, чтобы похвастать подобным "открытием" или "изобретением".

Соревнование в этом оказалось для искусства губительным: новизна уясняется после прочтения десятка стихотворений и уже перестает быть новизной, а поскольку самостоятельной ценностью стихи не обладают, то и они устаревают тут же на месте. Подобная гонка вооружений изначально катастрофична, - и действительно, история свидетельствует последовательное саморазложение искусства на этом пути: сначала вместо целого впечатление, затем - экспрессия, затем - примитив, а затем и абстракционизм - вплоть до того, что в реку выливается ведро краски и объявляется картиной. То же в музыке - от Скрябина до "тишизма", то же в поэзии - от Бодлера до "ничевоков" 20-х годов (теперь их повторяют по...уисты). Все свелось к пустоте, однако не стало от этого неделаньем; нет, просто деланье искусства свелось к деланью новизны, а еще позже - к

– 21 деланью важного вида: вообще без искусства.]

И вот какое важное противоречие нужно обязательно разобрать. Ведь искусство вообще-то совсем не пыталось "оторваться" от жизни. Наоборот - скажем, русская, литература изначально - и вплоть до конца перестройки - была настроена на "пользу" (Пушкин - исключение),- на участие в "общественных вопросах", на служение Отечеству и т.п. А если брать беллетристику (в отличие от "серьезной" литературы), то и она на свой лад старалась потрафить: позабавить, дать пожить высокими страстями, приключениями и т.д.