— Куда пойдёшь, когда мы тебя отпустим? — проговорил Бинки.

— Дальше на запад, — торопливо ответил бродяга. — Хочу поклониться Святилищу Пресветлой Пальмены. Может, она смилостивится и избавит меня от недуга.

— Что, кто-то уже так излечился? — поинтересовался Трик.

Он снял шляпу и принялся обмахиваться, заодно отгоняя слетавшихся к лошади мух и слепней.

— Слышал, что многие, — отозвался старик.

— Значит, надеешься. А путь до Святилища долгий.

— Месяца три ещё. Если пешком.

— Ишь, — Нейд цокнул языком. — Это сколько ж городков тебе придётся посетить, пока добредёшь?

— Не знаю, — ответил старик.

Ему приходилось вертеть головой, так как братья Кройны ехали по разные стороны от него.

— Пешком, говоришь, — протянул Бинки. — Неужели кто-то подвозит прокажённого?

— Мир не без добрых людей.

— Небось, прячешь руки-то? И лицо заматываешь. Обманываешь добрых людей? — усмехнулся Нейд.

— Нет, как можно, — робко улыбнулся в ответ старик.

Его обезображенное болезнью лицо превратилось при этом в жутковатую гримасу.

Нейд отвернулся.

— Не ври! — бросил Бинки. — Конечно, ты брехал. Кто посадит в свою телегу прокажённого?

Бродяга чуть помедлил с ответом.

— Но вы ведь дали мне коня, — заметил он.

Нейд расхохотался.

— Ага. Полудохлую клячу, вроде тебя. Когда вернёмся, придётся её пристрелить и сжечь.

— Может, тогда отдадите её мне? — с надеждой спросил старик.

Кройны переглянулись. Нейд прыснул, Бинки ухмыльнулся, Трик только едва заметно растянул губы в презрительной улыбке.

— А что, — проговорил старший. — Почему бы и нет? Домчишь на ней до Святилища Пальмены вчетверо быстрее.

— Правда? — недоверчиво спросил бродяга. — Отдадите?

— Да на кой она нам?!

— Вы отличная пара, — кивнул Нейд.

Прокажённый рассыпался в многословных благодарностях. Братья выслушали их со снисходительными ухмылками.

— Я вот думаю, — протянул Трик, когда старик замолчал, — что неправильно это: мы-то от тебя избавились, а как же другие?

— Какие другие? — спросил бродяга.

— Добрые люди, которым ты свою заразу можешь передать.

— Я ни к кому не прикасаюсь. И в Годуре не тронул ни единого человека.

— Уж надеюсь! — усмехнулся Бинки. — Вот только эти твои чешуйки… — взгляд Кройна упал на руки старика, сжимавшие поводья. — Они ведь, наверное, повсюду остаются?

Прокажённый хотел что-то ответить, но в этот момент Нейд ухватил поводья его лошади и потянул их в сторону обочины. Животное послушно свернуло. Обезьяна прекратила своё занятие и вцепилась в шевелюру старика обеими ручками. Её круглые глаза уставились на раскидистое дерево, от которого на траву ложилась густая, широкая тень.

— Передохнём, — сказал Трик, нахлобучивая шляпу. — Мы уже долго едем.

Кройны спешились, и старику ничего не оставалось, как последовать их примеру. Он прищурился на солнце и поднял руку, чтобы погладить обезьянку. Та схватила его за указательный палец и ощерилась.

— Ты веришь в каких-нибудь богов, кроме Пальмены? — спросил Бинки, подходя к дереву.

Он задрал голову, глядя на нижнюю ветку, до которой было футов двенадцать. Толстая, с два человеческих бедра в обхвате, она росла почти параллельно земле. Недалеко от ствола торчал, образуя рогатину, сук. Бинки взглянул на Нейда и одобрительно кивнул.

Тот снял с седла моток верёвки вроде той, что используют пастухи.

— Так веришь? — повторил Бинки, обращаясь к старику.

— Верю в Укадара, Сихеду, Крею, Нильтара… — начал перечислять тот, переступая с ноги на ногу. Слова слетали с его воспалённых губ медленно, бродяге было нелегко говорить. К тому же, часть звуков получалась у него неразборчиво из-за обильного слюноотделения. — Ещё в…

— Обезьяна твоя тоже заразна? — перебил Трик.

— Орик? Не знаю, — растерялся бродяга.

За его спиной Нейд уверенно навивал на конец верёвки тринадцать колец. По его загорелому, грубому лицу блуждала улыбка.

— А что ты болтал насчёт падёжа скота? — спросил Бинки. Он достал из кисета папиросы и закурил, чиркнув спичкой. — У тебя были видения?

Бродяга снял с плеча обезьяну и прижал к груди, поглаживая одной рукой.

Бинки вдруг расхохотался, подавился дымом и закашлялся.

— Нет, вы только гляньте на них, парни! — трясущаяся папироса указала на прокажённого и его питомца. — Ну, просто семейный портрет же! Отец и сын! Оба рыжие, и оба уроды!