Даже романтическим.

Ну, конечно, не «они жили долго и умерли в один день», но что-то вроде… Когда смерть наступает до того, как отношения превращаются в нечто неудобоваримое, у них есть шанс стать легендой. Смешно, наверное, но … Интересно, что бы случилось с Ромео и Джульеттой, доживи они до тридцати?

«Ничего хорошего, – подумал Губатый с неожиданной тоской. – Ничего хорошего не случилось бы… Ты же не дурак, Леша, далеко не дурак. Нет ни единого шанса, что у этой истории будет счастливый конец. И ты это понимаешь. Ни единого! Причем найдем мы жемчуг или не найдем, не имеет никакого значения. И сколько бы ты не убеждал самого себя, что участвуешь в этой гонке исключительно из-за денег, но и тебе, и ей известно, что это не так!

Что приди к тебе Ельцов, один Ельцов, с самыми офигительными предложениями, то катился бы он колбаской обратно в Питер, ни с чем, а ты бы, лениво зевая, крутил штурвал, катая по морю группу пьяных в зюзю туристов из Воркуты. А не возился с обломками набитого взрывчаткой пакетбота.

Он поплыл вдоль борта «Ноты», и Изотова послушно поплыла рядом с ним.

Второй заряд обнаружился почти там, где Пименов и предполагал его найти – неподалеку от матросского кубрика. Мину практически затянуло донными отложениями, но все же она была видна – словно огромная рыба-прилипала прильнула к железному боку полудохлого кита.

Еще ниже…

Ничего.

Но Губатый знал, что есть еще взрывные устройства – как минимум два-три, которые по замыслу Глеба Афанасиевича и его напарника должны были, как ножом, срезать практически весь левый борт и отогнуть его в сторону – мол, заходите, дорогие гости! Но как они собирались осуществить подрыв? Не молотком же по взрывателю лупить хотели? Пименов не был военным, но не был и полным профаном.

Кто из бывших советских, а ныне российских детей не видел фильмы про войну? Как взрывали свои бомбы партизаны? Или падая грудью на электрическую машинку с рукояткой похожей на ручку штопора. Или поджигая громко шипящий бикфордов шнур. Или с помощью грозно тикающего часового механизма. В силу своей начитанности Леха знал еще несколько способов взорвать взрывчатку – например химический взрыватель: трубка с кислотой, под которой находится металлическая пластина – раздави стекло, и кислота разъест металл, выпуская на свободу боевую пружину. Были еще механические устройства задержки времени, специальные запальные трубки, обеспечивающие горение под водой…

Но проблема состояла в том, что знания Пименова были чисто теоретическими, а мины устанавливал практик – морской минер, знавший все тонкости процесса. Как именно представлял себе механизм подрыва Глеб Изотов и что он предпринял для того, чтобы все прошло успешно? Если предположить, что версия Губатого справедлива и причиной гибели Изотова и его напарника стал случайный подрыв заряда на палубе бота, то речь не шла об электрическом подрыве. Такое устройство без электрического импульса можно ронять, бить ногами и даже грызть, если совсем уж нечего делать, но для подрыва вам понадобится провод, переключатель и аккумуляторная батарея.

Значит, химический взрыватель или механический замедлитель.

Изотов хотел получить серию последовательных взрывов: первый разрушал остатки силовой конструкции палубы, практически отделяя листы борта вместе с лонжероном от поперечного усиления. Второй рвал металл под ватерлинией, следующий – вскрывал еще кусок борта, а третий и четвертый, расположенные друг над другом внутри бывшего машинного отделения, отворачивали металл в сторону, как специальный поворотный ключ отгибал жесть на банке испанских сардин.

Теперь дело было за малым – случайно не привести в действие пусковые устройства. Не приближаться к минам, ничего на них не уронить, не побеспокоить до времени спящую сокрушительную силу. Не хотелось даже и думать о том, что будет означать одновременный взрыв трех центнеров взрывчатки.

У разбитого иллюминатора Пименов остановился и сверился с компьютером. Времени на все маневры было в обрез. Причем ограничивалось оно прежде всего объемом воздуха в баллонах Изотовой – сам он на время работы внутри корпуса перейдет на автономный баллон. А если учесть, что при каждом выходе наверх необходимо минимум две декомпрессионных остановки – на шести и на трех метрах, а это по две минуты на каждую, то становилось понятно, что нужно поторопиться.

Губатый расстегнул застежку лямок скубы и выскользнул из-под баллонов, которые сразу же подхватила Ленка. В иллюминатор он проскользнул боком, втянул вовнутрь ноги, стараясь не шевелить особо ластами – если осевшая на полах взвесь поднимется вверх, видимость исчезнет надолго – и умница-Изотова незамедлительно подала в проем трехлитровый канареечный баллон.

Тому, кто не понимает, что чувствует человек, который на глубине в сорок с лишним метров вынимает изо рта загубник и отдает кому-нибудь баллоны, можно посоветовать прыгнуть с высоты в пару километров без парашюта. Одно дело проделывать трюк со снятием скубы на мелководье и совершенно другое – на глубине, с которой на одном вдохе не подняться. Те несколько секунд, что понадобились ему на вход в каюту, тянулись, словно раскисшие ириски «Кис-Кис», некогда с таким успехом вынимавшие пломбы из зубов соотечественников.

Пименов понял, что он боится. Боится по-настоящему, тем страхом, который смахивает тонкий налет цивилизации с человеческой особи так же легко, как метелка из перьев смахивает пыль со старых книг. Как боялся первобытный человек. В нем разом проснулись все суеверия и предрассудки отсутствием которых он так гордился.

Губатого не покидало чувство, что из места упокоения «Ноты», за ним следят чьи-то глаза. Не человеческие глаза, а глаза какого-то древнего существа – морского бога, что ли? – собирающего свою дань с моряков. И это существо сейчас оценивающе смотрело на них, как смотрит голодная львица на подраненного детеныша антилопы, размышляя только о том, какую часть деликатеса она откусит в первую очередь.