– Всему виною фата, – ответила Динни. – Сегодня её нет, и слез не будет. Смотрите – Флёр и Майкл!

Сэр Лоре не направил на вошедших свой монокль. Его невестка и сын шли по боковому проходу.

– Восемь лет назад я был на их свадьбе. В целом всё получилось у них не так уж плохо.

– Да, – подтвердила Динни. – Флёр вчера сказала мне, что Майкл – чистое золото.

– В самом деле? Это хорошо. Было время, Динни, когда я начал сомневаться.

– Не в Майкле, надеюсь?

– Нет, нет. Он – первоклассный парегнь. Но Флёр раза два переполошила их курятник. Впрочем, после смерти отца она ведёт себя примерно. Идут!

Заблаговестил орган. Ален Тесбери шёл по проходу под руку с Джин.

Динни залюбовалась его спокойной осанкой. Джин казалась воплощением яркости и живости. Когда она вошла, Хьюберт, который стоял, заложив руки за спину, словно по команде "вольно", обернулся, и Динни увидела, как его хмурое, изборождённое морщинами лицо посветлело, словно озарённое солнцем. Что-то сдавило девушке горло. Затем она увидела Хилери, уже в стихаре: он незаметно вошёл и стоял на алтарной ступени.

"Люблю дядю Хилери!" – воскликнула про себя Динни.

Хилери заговорил.

Против своего обыкновения девушка слушала священника. Она ждала слова «повиновение» – оно не раздалось; ждала сексуальных намёков – они были опущены. Хилери попросил кольцо. Надел его. Теперь он молится. Вот молитва уже окончена, и они направляются к алтарю. До чего же все это быстро!

Динни поднялась с колен.

– Безусловно удивительно, как сказал бы Бобби Феррар, – шепнул сэр Лоренс. – Куда они потом?

– В театр. Джин хочет остаться в городе. Она нашла квартиру в доходном доме.

– Затишье перед бурей. Хотелось бы, Динни, чтобы вся эта история с

Хьюбертом была уже позади!

Новобрачные вышли из алтаря, и орган заиграл марш Мендельсона.

Глядя на идущую по проходу пару, Динни поочерёдно испытывала чувства радости и утраты, ревности и удовлетворения. Затем, заметив, что Ален Тесбери посматривает на неё так, словно и сам питает известные чувства, она поднялась со скамьи и направилась к Флёр и Майклу, но увидела Эдриена у входа и повернула к нему.

– Что нового, Динни?

– Пока всё благополучно, дядя. Я сразу же обратно.

У церкви, с присущим людям интересом к чужим переживаниям, толпилась кучка прихожанок Хилери, проводивших пискливыми приветствиями Хьюберта и Джин, которые уселись в коричневую дорожную машину и укатили.

– Я подвезу вас в такси, дядя, – предложила Динни.

– Ферз не возражает против твоего пребывания у них? – спросил Эдриен, когда они сели в автомобиль.

– Он безукоризненно вежлив, но всё время молчит и не спускает глаз с Дианы. Мне его ужасно жаль.

Эдриен кивнул.

– А как она?

– Изумительна. Ведёт себя так, словно всё идёт как обычно. Вот только он не хочет выходить. Сидит целыми днями в столовой и за всем наблюдает.

– Ему кажется, что все в заговоре против него. Если он продержится достаточно долго, это пройдёт.

– А разве он обязательно должен опять заболеть? Бывают же случаи полного выздоровления.

– Насколько я понимаю, это не тот случай, дорогая. Против Ферза наследственность и темперамент.

– Он мне даже нравится – у него такое смелое лицо. Но глаза страшные.

– Видела ты его с детьми?

– Пока что нет, но они говорят о нём очень любовно и непринуждённо, так что он, видимо, их не напугал.

– В лечебнице я наслушался всякой тарабарщины – комплексы, одержимость, депрессия, диссоциация, но всё-таки понял, что болезнь проявляется у него в крайней подавленности, которая перемежается приступами крайнего возбуждения. В последнее время эти симптомы настолько смягчились, что практически он превратился в нормального человека; однако нужно следить, не усилятся ли они снова. В Ферзе всегда сидел бунтарь: во время войны он восставал против диктаторских замашек правительства, после войны – против демократии. Теперь, вернувшись, он опять против чего-нибудь восстанет. Динни, если в доме есть оружие, его надо спрятать.

– Я скажу Диане.

Такси свернуло на Кингз-род.

– По-моему, мне лучше не подъезжать к дому, – печально вымолвил Эдриен.

Динни вылезла вместе с ним. С минуту постояла, глядя, как он удаляется – высокий, сутуловатый, – потом повернула на Оукли-стрит и вошла в дом. Ферз стоял на пороге столовой.

– Зайдите ко мне, – попросил он. – Хочу поговорить.

Комната с панелями была отделана в зеленовато-золотистые тона. Завтрак уже кончился, посуду убрали. На узком столе лежали газета, коробка с табаком и несколько книг. Ферз подал Динни стул и встал спиной к камину, где поблёскивал слабый намёк на пламя. Он смотрел в сторону, поэтому девушке впервые представилась возможность хорошенько разглядеть его. На это красивое лицо было тяжело смотреть. Высоко посаженные скулы, решительный подбородок, вьющиеся волосы с проседью лишь оттеняли его голодные, горящие, синевато-стальные глаза. Сама его поза – Ферз стоял прямо, упёршись руками в бёдра и наклонив голову вперёд, – и та лишь оттеняла эти глаза. Испуганная Динни со слабой улыбкой откинулась на спинку стула. Ферз повернул голову и спросил: