Какие отрывки из дневника ему прочесть? Она была в нерешительности. Перед ней вновь вставало лицо Саксендена, когда он ее спросил: "Ваш брат? А!" Она сразу разгадала, что это сухая, расчетливая и бездушная натура. Вспомнила она и слова сэра Лоренса: "Ты думаешь, таких людей нет? Не люди, а золото!"

Совсем недавно она читала мемуары человека, который всю войну мыслил только "стратегическими операциями и большими цифрами" и, ужаснувшись вначале, затем и думать перестал о людских страданиях, скрытых за этими "операциями"; в своем стремлении выиграть войну он словно взял себе за правило не думать о людях и - в этом она была твердо уверена - не мог бы представить себе войну с их точки зрения, если бы и вспомнил о них. Золото, а не человек! Она слышала, как Хьюберт с презрительной усмешкой говорит о "кабинетных стратегах", которым война доставляет только удовольствие, - их возбуждает игра, возможность бросать в нее огромные людские массы, быть в курсе событий раньше других; они упиваются собственным величием. Не люди, а золото! Из другой, недавно прочитанной книги ей запомнился отрывок, посвященный тем, кто вершит историю. Они сидят в крупных концернах, в банках, в правительстве; тасуют людские массы, нимало не заботясь ни о ком, кроме самих себя, учреждают то одно, то другое предприятие, набрасывая проекты на листках блокнота и приказывая мелкой сошке: "А ну-ка, выполняй, черт тебя побери, и выполняй как следует". Люди в цилиндрах или брюках гольф, которые всюду и везде заправляют плантациями в тропиках, рудниками, торговлей, прокладкой железных дорог и концессиями. Не люди, а золото! Бодрые, здоровые, откормленные, неукротимые люди с холодными глазами. Непременные участники всех званых обедов, они знают все, что творится за кулисами, а человеческие чувства и человеческая жизнь им нипочем. "И все-таки, - подумала Динни, - ведь, наверно, есть и от них какой-нибудь толк; как бы мы получали без них каучук или уголь, кто бы добывал жемчуг и прокладывал железные дороги, кто бы спекулировал на бирже, затевал и выигрывал войны!" Она вспомнила о Халлорсене, - тот по крайней мере сам трудится и страдает за свои идеи, сам ведет свои войска в атаку: он не отсиживается дома, гордясь тем, что знает больше других, уписывая за обе щеки ветчину, подстреливая зайцев и помыкая своими ближними. Она свернула в парк и остановилась у крокетной площадки. Тетя Уилмет и леди Генриетта - эти вечные спорщицы - не могли в чем-то убедить друг друга. Обе воззвали к ней:

– Я права, Динни?

– Нет, когда твой шар на ходу коснулся чужого, ты продолжаешь игру; но когда ты, тетя, бьешь по своему шару, ты не имеешь права сдвинуть с места шар леди Генриетты.

– Я же тебе говорила!
– воскликнула леди Генриетта.

– Конечно, говорила. Ну и позиция у меня, нечего сказать. Ладно, остаюсь при своем мнении и продолжаю играть, - и тетя Уилмет прогнала свой шар через ворота, сдвинув при этом на несколько дюймов шар противника.

– Ну, где у нее совесть?
– жалобно простонала леди Генриетта, и Динни сразу поняла, как выгодно оставаться при своем мнении.

– Ты ведешь себя совсем как Железный герцог, тетя, - сказала она. Разве что реже чертыхаешься.

– Чертыхается, - сказала леди Генриетта, - да еще как!

– Ваш удар, Ген, - сказала польщенная тетя Уилмет.

Оставив их, Динни отправилась к себе. Там она переоделась и заглянула к Флер.

Горничная подстригала крошечной машинкой затылок своей хозяйки, а в дверях стоял Майкл и завязывал белый галстук.

Флер обернулась.

– А, Динни! Входите и садитесь. Довольно, Пауэрс, спасибо. Иди сюда, Майкл.

Горничная исчезла, а Майкл подошел к жене, и та поправила ему галстук.

– Вот так!
– сказала Флер и, взглянув на Динни, добавила: - Вы пришли насчет Саксендена?

– Да. Сегодня вечером я буду читать ему отрывки из дневника Хьюберта. Но я не знаю: где именно приличествует мне, девушке молодой и...

– Только не невинной, Динни; вы никогда не были невинной, правда, Майкл?

Майкл улыбнулся.

– Невинной - никогда, но добродетельной - всегда. В детстве, Динни, ты была очень хитрым ангелочком, у тебя был такой вид, будто ты пытаешься сообразить, куда делись твои крылышки. Выглядело это ужасно трогательно.

– Наверно, я думала, что ты мне их повыдергивал.

– А тебе полагалось бы носить панталончики и ловить бабочек, как те две девочки на картине Гейнсборо в Национальной галерее.

– Довольно вам любезничать, - сказала Флер, - слышите гонг? Динни, я могу уступить вам мою маленькую гостиную; в случае чего постучите, и Майкл прибежит, вооруженный ботинком, словно он думал, что там крысы.

– Отлично, - сказала Динни, - только, по-моему, лорд Саксенден будет тих, как ягненок.

– Кто знает, - заметил Майкл, - он скорее похож на козла.

– Вот эта комната, - сказала Флер, когда они проходили мимо.
– Cabinet particulier {Отдельный кабинет (франц.).}. Желаю успеха!..

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Сидя между Халлорсеном и молодым Тасборо, Динни сбоку видела во главе стола тетю Эм и лорда Саксендена, а справа от него - Джин Тасборо. "Она была тигрица, но, боги, как прекрасна!" Ее бронзовая кожа, овальное лицо и необыкновенные глаза пленяли Динни. Кажется, они пленяли и лорда Саксендена, - лицо его было и краснее и приветливее, чем обычно, и он уделял Джин столько внимания, что леди Монт оказалась целиком предоставленной косноязычному Уилфриду Бентуорту. "Помещик" хоть и был куда более благородного происхождения, чем Саксенден, - такого благородного, что даже не нуждался в титуле, - согласно табели о рангах, все же сидел по левую руку хозяйки дома. Рядом с ним Флер занимала разговором Халлорсена, так что Динни очутилась под обстрелом молодого Тасборо. Он говорил без всякого стеснения, искренне, как человек, не избалованный женским обществом, и отнюдь не скрывал того, что Динни мысленно называла "явным преклонением перед ее чарами"; и все же раза два она впадала, как он подметил, в "мечтательное забытье"; откинув голову, не шевелясь, она разглядывала его сестру.

– Ага!
– сказал он.
– Она вам нравится?

– Просто прелесть!

– Если я ей это скажу, она и глазом не моргнет. Самое прозаическое существо на свете. Кажется, она совсем покорила своего соседа. Кто это?

– Лорд Саксенден.

– Да ну! А кто этот чистопородный англичанин в конце стола, с нашей стороны?

– Уилфрид Бентуорт, у нас его зовут "Помещиком".

– А рядом с вами - тот, что говорит с миссис Монт?

– Профессор Халлорсен из Америки.

– Красивый парень.

– Да, говорят, - сухо сказала Динни.

– А вы не согласны?

– Мужчине неприлично быть красивым.

– Рад, что вы так считаете.

– Почему?

– Значит, и некрасивые могут на что-то надеяться.

– Вот как? Вы всегда напрашиваетесь на комплименты?

– Знаете, я ужасно рад, что мы наконец познакомились.

– Наконец? Еще сегодня утром вы не знали, что я существую.

– Да. Но это не мешает вам быть моим идеалом.

– Боже мой! Это у вас на флоте так полагается?