Ночь ясная, света достаточно, в синем небе сияют сотни тысяч звезд, луна похожа на пухлый, яркий шар, который внезапно напоминает мне о Рене. Только я не понимаю почему.

Справа слышится всплеск, и я резко разворачиваюсь, поднимаю ружье, цепляясь взглядом за какое-то движение на озере. Затем я радостно смеюсь.

Выдра. После стольких лет я вижу ее прямо здесь, недалеко от берега.

Я наблюдаю за тем, как она ныряет, как гладкое коричневое тельце беззвучно ускользает под воду. Потом зверек снова всплывает, переворачивается на спину и трет мордочку лапками. У меня становится легче на сердце. Если и существует знак того, что все будет хорошо, то это он.

Продолжаю свой путь, и моя поступь уже не такая тяжелая. Я не свожу глаз с выдры, пока та не исчезает в глубине озера.

Когда я подхожу к сараям, радость испаряется. Я не взяла с собой лампу, потому что ружье нужно держать двумя руками – это оружие гораздо тяжелее, – и теперь я об этом жалею. Если бы я взяла кремниевый пистолет, то смогла бы принести и лампу.

– Па? – тихо зову, перемещаясь от сарая к сараю, открывая двери и запуская скудный ночной свет в помещения.

Не тороплюсь заходить внутрь, опасаясь, что за мной захлопнется дверь и я окажусь в ловушке. Однако потом все равно заставляю себя войти, выставив перед собой ружье.

– Ты здесь? – шепотом спрашиваю я и жду, одновременно страшась ответа.

Крысы реагируют писком на мое вторжение, в темноте они достаточно смелые, чтобы виться у меня прямо под ногами. Но помимо этого в сараях тихо. С крючков уныло свисают сети, тележка стоит там, где я ее оставила. Если отец и заходил сюда, то его уже давно тут нет.

Когда я проверяю лодки, обе оказываются на месте, трогаю их корпуса – абсолютно сухие.

Принимая поражение, я поворачиваю в сторону дома и на протяжении всего пути смотрю на озеро, надеясь снова увидеть выдру.

Дом появляется в поле зрения, свет на кухне гостеприимно зовет меня, но вдруг на поверхности воды что-то снова мелькает.

Это не выдра. Нечто длинное и бледное, как рыбье брюхо.

Мир отступает на второй план, когда я понимаю, что это. Тело. Ее тело. И тут оно начинает двигаться.

Тело плывет ко мне, рассекая воду со змеиной грацией, почти не тревожа покой озера. Когда оно ныряет, я вижу его хвост, серый и покрытый пятнами.

Это всего лишь щука.

От облегчения я смеюсь, хотя мне немного стыдно за разыгравшееся воображение. Но я быстро собираюсь с мыслями: то, что щуки поднимаются к поверхности, – плохой знак. Хотя, как мне кажется, это не щуки всплывают к поверхности, а поверхность спускается к щукам. Даже в темноте я замечаю, что уровень воды снова упал. Это придает мне решимости. Думаю, я сама напишу Джайлзу. Он должен знать…

И тут что-то хватает меня сзади.

Я роняю ружье и кричу. Спустя несколько секунд меня заталкивают в мой собственный коридор. Каким-то чудом мне удается устоять на ногах и не врезаться в стену. Я оборачиваюсь и вижу стоящего у входа отца с обоими ружьями, закинутыми на плечо.

Он захлопывает дверь, закрывает ее на засов, прислоняется к ней и стоит, тяжело дыша.

– Па?

– Что я тебе говорил? – спрашивает он тихо.

– Я просто…

Он поворачивается ко мне и кричит, брызжа слюной:

– Что я тебе говорил?

Он так округляет глаза, что мне хорошо видны белки вокруг темной радужной оболочки. Лицо просто багровеет от злости. Я пячусь назад, пока не упираюсь в стену и не оказываюсь в тупике. У меня в кармане нож, и я дотрагиваюсь кончиками пальцев до его рукоятки.

И тут мой отец издает протяжный шумный вздох и уходит на кухню.

Я откидываю голову назад, на стену, сердце неистово стучит в попытке вырваться из тела сквозь грудную клетку, а лежащая на бедре рука дрожит.

Я медленно выдыхаю и продолжаю дышать через рот, пока не удается успокоиться. Когда я захожу на кухню, отец сидит за столом и, черпая холодный суп прямо из горшочка, отправляет его в рот. Он не смотрит на меня, просто продолжает есть, ритмично лупит суп ложкой.

Я достаю из хлебницы свежую буханку, нарезаю ее и кладу толстые ломтики перед родителем.

Он смотрит на меня сердито из-за края горшочка, но хлеб принимает.

Когда он двигает горшочек ко мне, я тоже беру кусок хлеба и макаю его в суп. Мы едим, пока горшок не становится пустым.

Благодаря совместному приему пищи напряжение между нами спадает, гнев утихает. Даже несмотря на то, что суп был холодный.

– Ты видел щуку? – интересуюсь я.

Отец пристально смотрит на меня, затем кивает. Я жду, что он сообщит мне о своем намерении наконец-то рассказать все Джайлзу. Тогда мне не придется этого делать.

– Что ты делала на улице? – спрашивает он. – Я же велел тебе оставаться дома.

– Тебя искала. Ты ушел на целый день.

Его брови удивленно ползут вверх.