– …да, и Гузеева со спецтранспортом сюда, живо.

Голос Филипка изменился, стал безэмоциональным, пустым. Рабочим.

– Подтверждаю, реликтовое существо, по классификации Бэ-Ха двести – двести тридцать, если глаза мне не врут… Что за идиотские вопросы? Конечно, со средствами защиты – Бэ-Ха же!

– А вы не суетитесь, гражданин Бехтерев, – бросил он Степану.

Сказал между делом, но так, что сразу стало понятно – лишние слова и телодвижения ни к чему. Без них ясно – его сенсацию, его звездный час, его законную добычу сейчас нагло, но уверенно изымут. Составят протокол, заставят подписать какую-нибудь бумагу о неразглашении… быть может, даже заплатят, чтобы молчалось лучше. А после увезут и спрячут за семью печатями реальное подтверждение того, что все потраченные годы, принесенные жертвы и пережитые насмешки – не зря. Бехтереву хотелось залепить Красовскому в ухо… очень хотелось. Но сил в себе он не чувствовал. Руки безвольными тряпками повисли вдоль тела, а глаза безучастно наблюдали, как поляну заполняют невесть откуда взявшиеся рослые молодцы в камуфляже.

Они работали молча, слаженной деловитостью напоминая андроидов из старых фильмов про космос. Добавляя картине фантастичности, из леса выехал необычного вида фургон – черный! конечно же, черный! – похожий на бронированную грузовую «Газель». Видимо, тот самый «спецтранспорт». Филипок расхаживал вокруг клетки с видом Наполеона, коротко отдавая приказы.

Все закончилось нереально быстро. Клетка с лешаком исчезла в черной утробе «бронегазели», и машина, тяжело переваливаясь на кочках, поползла обратно. Следом за ней потекли молчаливые камуфляжные «андроиды», уже успевшие все измерить, отфотографировать и отснять на видео. Спустя несколько минут ничего не напоминало о недолгом триумфе Бехтерева. Исчезли даже обломки жерди с гвоздем, заботливо упакованные в прозрачный пластик равнодушными профессиональными руками. Никто не подсунул охотнику ни денег, ни бумаги с грифом «совершенно секретно». Его вообще не заметили, точно он – пустое место… Степан и сам чувствовал себя опустошенным. Выпотрошенной рыбой. Вот только его безжалостно лишили не внутренностей, а мечты. Ненавистный Филипок остановился у служебного авто.

– Степан Антонович, вы едете?

– Что вам еще от меня надо? – Бехтерев сам поразился бесконечной усталости, наполнившей голос. – Пытать будете?

– Дам ответы на интересующие вас вопросы. У вас наверняка ко мне куча вопросов, верно? Ну так что? Второй раз не предлагаю…

Рука Красовского приглашающе указала на открытый салон, и охотник решился. Он забился на заднее сиденье заляпанной грязью «Калины», рядом с Красовским, как бы ни было ему неприятно такое соседство. Потому что желание узнать ответы перевешивало все возможные неудобства. Стоя посреди истоптанной опустевшей поляны, Митяй ошалело смотрел им вслед.

В салоне было просторно, но Бехтерев постарался максимально отодвинуться от Филипка – задевая «журналиста», он чувствовал себя, словно вляпался в дерьмо.

– Что с Митяем делать будете?

– О нем позаботятся наши специалисты, – туманно ответил Филипок. – Вы, кстати, знаете, что камера у него уже лет пять как нерабочая? Там даже кассеты нет.

– Знаю. У Митяя давно с головой непорядок. Тут в другом вопрос – вам-то об этом откуда известно?

Поджав губы, «журналист» долго буравил Бехтерева голубыми глазами и, наконец что-то решив про себя, сменил линию поведения.

– Как-то у нас с вами не заладилось. Предлагаю начать с чистого листа и еще разок познакомиться. Моя фамилия действительно Красовский. И звать меня на самом деле Филипп Иванович. Только я не журналист, а полковник… эм-м-м… правительственной организации, о которой обычным людям знать необязательно.

– Секреты секретничаем? – недовольно пробурчал охотник. – Ладно, дело ваше. А мне скрывать нечего. Зовут меня Степа, фамилия моя…

– Бехтерев, Степан Антонович, одна тысяча девятьсот шестьдесят первого года рождения, – отбарабанил новоявленный полковник. – Образование педагогическое, высшее. Разведен. Детей нет. За минувшие пятнадцать лет около тридцати раз менял место жительства. Последнее место работы – Пушкинский лицей города Сумеречи. Уволен по собственному желанию…

– Вас и такое запоминать заставляют? – вяло удивился Бехтерев.

– Профессиональная привычка. Я про вас знаю абсолютно все. Даже то, что из лицея вас собирались уволить за прогулы.

– Это ради науки! – Уши Бехтерева запылали. – Я же не пьянствовал! Я криптид ловил!

– И это знаем. Именно благодаря вашим феноменальным успехам на этом поприще мы с вами сейчас и разговариваем.

– Да какие там успехи, – забывшись, Бехтерев едва не сплюнул под ноги. – За двадцать лет одного лешака поймал, и того ваши архаровцы отняли.

– Не скажите! На сегодняшний день на вашем счету двенадцать пойманных криптид. Это не считая лешака. И еще примерно столько же обнаруженных, но упущенных. Ну, что-то вроде вашего первого трофея.

Глаза Бехтерева округлились от удивления, а сволочуга Филипок знай себе улыбался, точно обожравшийся сметаны котяра.

– Свежи воспоминания, да? И у меня свежи – будто вчера было. Я тогда простым аналитиком служил. Вашего «волка» спецгруппа из десяти человек разрабатывала. Опытные сотрудники, снаряжение по последнему слову техники – тепловизоры, спутники, транквилизаторы, все дела… Год – го-о-од! – ловили! А потом пришли вы. С сетью и ржавым капканом…

Прошлое, старательно подавляемое все эти годы, вскрылось болезненным фурункулом. Слова полковника, оброненные мимоходом, полностью переворачивали мир Бехтерева. Старый промах, постыдный, унизительный, спустя годы оборачивался триумфом. Заныло в груди, и руки мелко затряслись от тени давнишнего страха. Вспомнилось, как, потеряв фонарик, бежал сквозь ночь, лишь благодаря свету низко висящей луны уворачиваясь от деревьев. Широко раскрытый рот судорожно глотал стылый ночной воздух, заплетались ватные ноги; разрывая грудь, колотилось испуганное сердце. А за спиной ревел, бесновался, пытаясь разорвать прочнейшую сеть, кто-то голодный, свирепый, с пылающими желтизной глазами-фарами. И только одна мысль не давала упасть, как на крыльях перенося через предательские кочки и поваленные деревья: он нашел! он поймал! есть доказательство! Впрочем, была и другая причина бежать что есть мочи. Очень уж жить хотелось…