Разработана она не абы кем, а Сократом, Аристотелем и Платоном. Именно они более двух тысяч лет назад задумались о том, что же такое юмор и как работают шутки. Пришли три величайших головы к единому мнению: смешно – это когда какой-нибудь древний грек шел и поскользнулся на древнегреческом банане, а потом стукнулся древнегреческим лбом о древнегреческую мостовую. То есть людям нравится смеяться над глупостью и над тем, как человек выпутывается из трудной ситуации, – потому что в такие моменты мы чувствуем себя лучше и умнее тех, кто попал впросак. Я где-то слышала, что первой шуткой пещерного человека был рисунок с изображением спотыкающегося о камень сородича. Уверена, мы бы и сейчас над таким сородичем посмеялись. Теория получила название «Теория превосходства», потому что в ее основе – торжество (превосходство) победителя над проигравшим.

Согласно этой теории, юмор – это нечто злое и жестокое, а значит, недостойное человека интеллигентного. Кстати, именно поэтому комедии долго считались низким жанром. Аристотель считал, что «смешное есть часть безобразного» [3] . Так что юмор долгое время не то что презирали, но точно считали явлением, не заслуживающим уважения и внимания, – безобразным, но безобидным.

Если бы теория превосходства была единственно верной, комикам достаточно бы было просто выходить на сцену, и раз за разом падать на ней. Но мы знаем, что публику этим не удержишь – люди быстро заскучают и освистают «шутника». А значит, есть в юморе еще нечто важное, чего теория превосходства не учла.

За юмор заступились Кант и Шопенгауэр. Благодаря им, понимание природы смеха стало глубже – они предположили, что улыбка – это реакция на абсурд или неожиданность. Человек смеется, когда видит несоответствие между тем, к чему он привык, и тем, что происходит в реальности. Так мы можем посмеяться над тем, что главный герой, генерал (!), упал прямо на шикарный многоярусный торт – мы смеемся не над его бедой, а над несоответствием статуса и события (генерал слишком важен, чтобы упасть в торт!).

В «Критике способности суждения» Кант первым сформулировал суть идеи смеха, сказав, что «смех есть аффект от внезапного превращения напряженного ожидания в ничто» [4] . Вот простой пример, который иллюстрирует слова Канта:

Губка для мытья посуды не соответствует ситуации – мы ожидали увидеть кольцо. Напряженное ожидание превратилось в ничто, и родился смех.

Канта поддержал Шопенгауэр с его «Теорией Абсурда», и современные исследователи продолжают находить подтверждение этой теории. Она, кстати, здорово работает во многих произведениях английской литературы, в основе которых лежит абсурд. К примеру, в «Алисе в стране Чудес»:

Или в лимериках [6] :

Можно было бы ограничиться первыми двумя теориями, но исследователи юмора раз за разом сталкивались с ситуациями, которые не подходят ни под первую, ни под вторую. Вот и получилась третья – особенно интересная с точки зрения психологии.

Первым ее сформулировал английский философ Герберт Спенсер. Он рассматривал смех как физиологическую реакцию организма на нервное напряжение. Точку зрения Спенсера разделял Зигмунд Фрейд: он посвятил юмору свою работу «Остроумие и его отношение к бессознательному». Согласно ей, комическое – это один из способов компенсировать постоянную неудовлетворенность человека жизнью.

Получается, что в неприятных ситуациях юмор защищает нас и спасает. Отчасти он действует так же, как плач – мы выплескиваем эмоции, и тем самым проживаем их.

Эта теория объясняет существование черного юмора – такой юмор помогает проработать страхи, связанные со смертью или другими сложными, болезненными темами. Помните популярные стишки-страшилки из серии «маленький мальчик нашел пулемет, больше в деревне никто не живет»? Этот цикл стишков тоже отлично вписывается в концепцию теории утешения.

Фрейд также говорил о магической функции юмора сближать людей. Потому что люди, которые смеются над одинаковыми вещами, похожи по характеру, а значит, у них найдется общее не только в шутках, но и в других, серьезных вещах: «Любой остроте требуются […] свои собственные слушатели, а смех над одной и той же остротой – признак далеко идущего психического сходства» [8] .