Шрифт:
– Дедушка!
– спрашиваю ямщика.
– Скоро ли в Уржум-то приедем?
– Потерпи еще малость.
Так мы ехали четыре дня, а на пятые сутки под вечер впереди засверкали веселые огоньки.
– Вот тебе и Уржум!
– сказал ямщик.
Лошаденка бойко затрусила вниз, и скоро мы въехали на базарную площадь. Здесь было пусто и тихо, только большая косматая собака бегала между ларьками, вынюхивая снег, да на крыльце возле кооператива дремал сторож, завернувшись в бараний тулуп.
Мой ямщик снял заскорузлые варежки, сунул их за пояс и, обернувшись ко мне, неожиданно заговорил. Я никак не думала, что он такой разговорчивый.
– А зовут меня Тимофей Палыч, - сказал ямщик.
– Мы здешние, уржумские... Проживаем здесь семьдесят два года. Каждый столбик, каждый камешек я тут знаю. Вот, к примеру сказать, кто в этом дому живет? Не знаешь? А я знаю. Живет здесь учитель Спасский, Владислав Павлович. Он здешний, уржумский, отец его доктором у нас был. Вон, видишь, у него в окошке свет горит. Поздно ложится. А тут наискосок кто жил? Жил тут купец Царегородцев. Он от каменной болезни помер. Криком кричал на всю улицу... А вон там, под горой, где забор белый каменный, арестный дом стоял, - там теперь, кажись, склады... А вот в этом доме, в низку - лавка купца Харламова и почта помещались. Богатейший был человек купец Харламов. Старик причмокнул и покрутил головой.
– У него в лавке три лампы-молнии горели. Двух приказчиков и мальчишку держал. Теперь в этом помещении советская власть Дом колхозника устроила... Вылезай, пассажирка, приехали.
Старик дернул за проволоку от колокольчика у ворот двухэтажного каменного дома. Минуты через две нам открыла ворота женщина, закутанная в большой пуховый платок. Старик остался на темном дворе распрягать лошадь, а я пошла за женщиной в дом.
– Вы откуда едете?
– спросила она меня, когда мы вошли в контору.
– Из Ленинграда.
– В командировку или на работу к нам?
– В командировку. Хочу написать книжку о детстве товарища Кирова. Надо вот людей найти, которые его знали.
Женщина всплеснула руками.
– В этом деле я вам очень могу помочь! Через улицу живет один гражданин, по фамилии Самарцев, по имени-отчеству Александр Матвеевич. Они с Сергей Мироновичем росли вместе, - так этот человек вам много чего рассказать может.
Я обрадовалась.
– Как бы мне к нему поскорей попасть? Я бы хоть сейчас пошла.
В эту минуту в контору вошел мой ямщик.
– Тимофей Палыч, - сказала женщина, - не отведешь ли свою пассажирку на улицу Свободы к Самарцеву? Я бы и сама свела, да нынче я дежурная.
– А по-старому это какая улица будет? Полстоваловская, что ли? спросил ямщик.
– Ну да, Полстоваловская, а теперь улица Свободы.
– Что ж, отвести можно. Здесь рукой подать.
Через полчаса ямщик повел меня на Полстоваловскую. Падал густой снег. Узенькие мостки вдоль домов были бугристые и скользкие. Снегу намело чуть не до окон.
– Ишь, какая распута началась. Хорошо, во-время приехали, а то застряли бы в дороге.
Мы прошли две маленькие улочки, очень похожие одна на другую, и свернули влево.
– Ну, вот и добрались, - сказал старик, остановившись возле старого деревянного дома.
– Давай, пассажирка, стучать. Пускай хозяева гостей принимают.
Дверь нам открыла маленькая седая старушка с вязаньем в руках.
– Самарцевы еще не спят?
– спросил старик.
– Да, кажись, уж легли...
Ямщик мой шагнул вперед.
– Как это легли? Разбудить надо. Она, небось, из Ленинграда приехала!
В дальней комнате кто-то закашлял, и хриплый мужской голос спросил:
– Кто там?
– А вы разве не спите, Александр Матвеевич?
– сказала старушка.
– К вам тут из Ленинграда пришли, то есть приехали.
В комнате еще раз кашлянули. Потом заскрипел отодвинутый стул, и в кухню, щурясь на свет, вошел высокий седой человек в белой косоворотке и в черных валенках.
– Прошу вас в комнату, - сказал он.
– Чем могу быть вам полезен?
Я объяснила, зачем приехала.
– Ну что ж, расскажу всё, что знаю. Мы с Сережей вместе росли. Я его в детстве Серьгой звал. Настоящая фамилия его Костриков. На этой самой улице мы с ним жили, через один дом отсюда... Только вот говорить-то я, к сожалению, не мастер... Ну, да уж как умею!..
Много чего рассказал мне в этот вечер Александр Матвеевич Самарцев.
Поздно ушла я от него. Нигде уж огни не горели. Весь Уржум спал тем глубоким сном, каким спят глухие деревни зимней ночью. И так же, как в деревне, где-то во дворах лаяли собаки.
А утром я пошла смотреть маленький домик рядом с Самарцевским - ночью его не разглядеть было.
Домик старый, бревенчатый, потемневший от времени, глубоко осевший в землю. Тусклые стекла подвальных окошек еле поблескивают над землей.