Когда мы вышли из перевязочного кабинета, Люда сразу начала меня ругать сердитым шепотом:

— Саша, ты меня так напугал, думала, умру, когда ты больному троакар поставил. Почему-то я считала, что по нему кровь из легкого струей пойдет. Как вообще ты догадался, что случилось с больным? Знала бы, что ты собираешься делать, ни за что бы не согласилась. Фуу… до сих пор не могу в себя придти. Всю трясет.

— Я же в это время думал о ином. О том, что в это время можно спасти больного и не сесть после этого в тюрьму, или не получить от него миллионный иск за потерю здоровья. В том времени, откуда я появился, мне бы даже в голову не пришла идея заниматься лечением пневмоторакса без соответствующей лицензии. А здесь никому до этого дела нет.

Мы не успели поговорить и несколько минут, как в кабинет зашел молодой мужчина лет тридцати и недовольно спросил:

— Людмила Николаевна, что тут у вас стряслось. Изольда Витальевна кричала в трубку, что я пропал, а меня по всему городу ищут. Я же записку оставлял, что огород буду копать. Чего сложного было меня найти?

— Никакой записки у нас под стеклом нет, Игорь Иванович, можете сами посмотреть, — ответила Люда.

Доктор, а это явно был хирург, глянул бумажки, убранные под стекло, лежащее на столе, и не обнаружив своей записки, недоуменно пожал плечами и, открыв дверь в перевязочную, зашел туда.

— Вижу, вы тут без меня успели разобраться, — заметил он, разглядывая спящего больного и пузырьки, все еще появляющиеся в банке с водой. — Неужели Изольда пунктировала? Она же трусиха страшная.

Я легонько дотронулся до плеча девушки.

Та правильно поняла мой намек.

— Я сама пунктировала, Игорь Иванович. Все, как в учебнике пропедевтики написано. У мужчины развился выраженный болевой синдром на фоне напряженного пневмоторакса, ничем снять не могли, даже промедолом. Поэтому и ждать вас не стали.

— Понятно, — задумчиво сказал хирург. — Ладно, понаблюдаем до завтра и отправим с утра в Подпорожье на рентген, надо посмотреть, как легкое расправляется, да и диагноз уточнить. А ты Люда, молодец, все грамотно сделала.

Тут он обратил внимание на меня.

— А что тут делает незнакомый, молодой человек в медицинском халате?

Люда покраснела.

— Это мой жених, он только сегодня приехал. Вот пришел посмотреть, где я работаю.

Хирург улыбнулся.

— Ясненько, ну, ладно, сидите, воркуйте, голубки, — сказал он ехидно и ушел в отделение.

До восьми вечера больше вызовов не случилось. Где-то в половину восьмого на работу в ночь пришла сменщица, полная пожилая женщина. Она тоже оглядывала меня сверкающими от любопытства глазами, но особых вопросов при мне не задавала.

Когда мы вышли из дверей больницы, жара уже спала. Ветра практически не было, только легкий комариный звон нарушал вечернюю тишину.

Санитарные машины уже были поставлены в гараж, лишь одна машина скорой помощи оставалась у крыльца.

Ее водитель, Степик, как его называли коллеги, сидел на скамеечке у входа и задумчиво курил.

Увидев нас, он резко вскочил и подошел ко мне, поглядывая по сторонам.

Подойдя вплотную, он тихо предупредил:

— Длинный, не знаю, откуда ты взялся, но если будешь вокруг Людки ходить, я тебя урою.

Мне от слов тощего паренька, почти на голову ниже меня, стало смешно. В большей степени из-за того, что моя будущая жена была немалого роста, почти сто восемьдесят сантиметров, я и то был немногим выше. А этот Степик, наверно, доставал ей чуть выше плеча. Оказывается, не мне одному нравятся высокие женщины.

Люда не слышала, что водитель мне сказал, потому, все еще беседовала через дверь с напарницей. Но, увидев, как мы разговариваем, сразу закричала, сбегая с крыльца.

— Степан, ты, что опять хочешь драку устроить. Смотри, на этот раз я молчать не стану, сразу вылетишь с работы.

— Да, я чо, я ни чо, я б… на х… только познакомиться с новым человеком, хотел, кстати, кем он тебе приходится? — неуклюже оправдываясь, спросил водитель у Люды, выкинув окурок на землю.

— Муж, это мой, понял!? — гордо сообщила девушка и, взяв меня под руку, направилась в сторону дома, увлекая меня за собой.

— Наконец, смена закончилась, — сообщила Люда немного погодя. — Еле дождалась. Никогда еще время так не тянулась. Санчик мой, я такая счастливая, Ты просто не представляешь!

А я и не представлял. Шагая рядом с любимой, девушкой, злился на себя. Хотя, что злится то? Ну, не может быть у личности семидесяти лет эмоций, как у двадцатилетнего, даже если она заперта в молодом теле. Хотя гормоны действительно бушевали.

Поэтому, как только мы свернули в проулок, ведущий к дому, то сразу начали целоваться.