А вот Катька другая. Совсем другая. Она всегда боялась, что ее мирок рухнет, потому что не знала, как жить в этом большом мире.

Два часа ночи. Два чертовых часа ночи. Ключ в замке, кажется, скрежещет так громко, что уши закладывает. Я аккуратно захожу в прихожую. Нет, вообще-то знаю, мать не будет меня стеречь с ремнем наперевес, но если случайно разбужу — мало не покажется. Разувшись, тихо проскальзываю в комнату. Катька спит у стены, укрывшись простыней, лето в этом году жаркое, в квартире духота. Тихо присев на край дивана, начинаю раздеваться, чувствуя на теле запах Артема, до сих пор помня его поцелуи, объятья. По телу невольно пробегает волна, покрывая кожу мурашками, скручиваясь внизу живота. Надо бы в ванную, но опасно. Лучше утром, когда мать свинтит на работу. Натянув одну из старых футболок, ложусь рядом с Катькой, не накрываясь. Она вдруг поворачивается ко мне всем телом, и мы смотрим друг на друга несколько секунд.

— Ты занималась сексом? — вдруг спрашивает сестра, и я чувствую, как мои щеки начинают пылать. Хочу что-то ответить, но не знаю, что. Катька продолжает. — Каково это?

— Что? — хлопаю я глазами.

— Ну секс. Каково это? Правда, так хорошо?

Я молчу, наверное, пару минут. Для начала перевариваю сам факт того, что моя сестра интересуется подобными вещами. Я-то думала, она оргазм только от зубрежки получает. Потом осмысливаю, что она говорит о таких вещах со мной. Да мы ни разу по душам не разговаривали, а тут с ходу вот такое. Следом понимаю, что Катьке двадцать пять, а подруг у нее особенно нет, так что обсуждать этот вопрос не с кем. Да и вообще, обсуждать, что в двадцать пять ты еще девица и ни разу с мужиком не целовалась — это странно. Мне становится остро жаль ее, как-то по-женски, что ли. Хотя какая из меня женщина, в мои-то пятнадцать? Сейчас я, наверное, вижу в Катьке живого человека, а не робота, как обычно. Но сам вопрос ставит в тупик. Вот как о таком рассказывать?

— Это… здорово, — говорю, наконец. — Но… Здорово, когда любишь по-настоящему.

Катька молчит.

— А если не любишь? — спрашивает.

— Я не знаю. Просто не могу представить, что можно делать это без любви. Это… Это как-то неправильно. Мы как бы соединяемся в одно целое. Без остатка, душами, телами. А если только телами… Я не знаю…

Путано и глупо вышло. Катька, наверное, не об этом спрашивала. Сестра, откинувшись на спину, смотрит в потолок.

— Значит, вы любите друг друга? — спрашивает в итоге.

— Да, — я отвечаю так просто, что сама на миг удивляюсь. Ведь и правда любим. И повинуясь странному порыву, вдруг рассказываю. — Знаешь, в парке есть старый дуб, недалеко от входа, вплотную к изгороди, которая возле церкви. Мы там встречаемся. Это место находится одинаково от моего дома и его. А еще со стороны изгороди есть дупло. И мы с Темой там что-нибудь прячем друг для друга. Если вдруг кто-то из нас будет случайно проходить мимо, то всегда может заглянуть и найти весточку… Думаешь, это очень по-детски? — смущаюсь под конец рассказа.

— Это очень мило, — отвечает Катька, — надеюсь, ты будешь с ним счастлива.

— Я уже счастлива, — говорю ей, тут мы слышим, как за стеной начинает ворочаться мать, и затихаем. Через несколько минут Катька говорит:

— Как ты думаешь, и я могу… вот так полюбить?

— Думаю, да.

— А мне кажется, я вообще не умею любить.

Я не знаю, что на это ответить. Откровений на ночь и так более, чем достаточно.

— Ладно, давай спать, — Катька отворачивается лицом к стене, а я еще долго смотрю в потолок, вспоминая сегодняшний вечер и чувствуя, как сладко замирает сердце.

Следующий день был спокойным. Народу немного, и все позитивные. Оставили хорошие чаевые. У меня даже настроение поднялось, несмотря на то, что я рассчитывала на худшее, собираясь на работу. Например, что Давид меня уволит, как только появится, или еще что-нибудь выдумает позаковыристее. Но он вовсе не появлялся, хотя машину на парковке я видела. И вот, когда настроение поднялось, гром и грянул. В зале появился Давид в сопровождении двух мужчин с цепким и неприятным взглядом. И тут же подозвал меня жестом. Я была свободна, но шла, не торопясь, не нравились мне эти двое, поди пойми, почему.

— Вот Царева, — сказал Давид, когда я оказалась рядом. Сам он был напряжен и озадачен не меньше моего. — Это представители правоохранительных органов.

— Царева Виктория Александровна? — обратился ко мне один из мужчин. Вообще, они были, как двое из ларца: среднего роста, русоволосые, с невыразительной внешностью. Их на одном производстве штампуют, что ли?

— Что случилось? — спросила я, начиная волноваться.

— У нас имеется постановление на обыск ваших личных вещей, — он говорил бесцветным голосом, доставая бумагу, а мы с Давидом откровенно пялились на него, не скрывая изумления, — поступило заявление о том, что вы занимаетесь незаконной транспортировкой наркотических веществ.

— Чего? — спросили мы с Давидом в один голос, и он тут же продолжил:

— Вы в своем уме? Вы вообще знаете, куда пришли?

— Знаем, Давид Рубенович, — отозвался доселе молчавший второй, — и в ваших же интересах не вмешиваться в это дело. Прошу предоставить двух понятых, а также проводить нас туда, где хранятся личные вещи Виктории Александровны.

Пока я хлопала глазами, Давид, с трудом сдерживая раздражение вкупе с удивлением, кивнул. Вызвал по телефону Гулю и подозвал бармена, мы направились в комнату для персонала. Давид, чуть замешкавшись, потянул меня за локоть, чтобы я оказалась замыкающей делегацию вместе с ним.