— Это выше моих сил, — покачав головой, он вышел из комнаты. Я немного посидела, выравнивая дыхание, стараясь не вспоминать только что произошедшее, потому что даже мысли вызывали новый приток желания. Сделав несколько глубоких вдохов, вышла в кухню. Тима курил, глядя в окно. Встав рядом, я занялась тем же. Вид отсюда был шикарный.

— Я не знаю, как сказать Катьке, — произнесла вдруг, не поворачивая головы, Тима тоже не изменил позу. — И что.

Усмехнувшись, он затушил окурок, повернувшись, оперся на подоконник.

— Хочешь, чтобы я ей сказал? — я помотала головой. Тима вздохнул, скрещивая на груди руки. Мы немного помолчали. — Вик, пойми, — снова заговорил он, я, потушив окурок, стояла теперь рядом с ним, тоже опираясь на подоконник, — Катя подавлена, но она имеет право знать правду.

— Какую правду? — сорвалось с губ раньше, чем я осмыслила вопрос. Он снова вздохнул, качая головой.

— У женщин все слишком сложно, нужно непременно услышать те самые слова… — я вспыхнула, отворачиваясь, но тут же заговорила.

— Ты меня неправильно понял. Просто… Между нами все странно, непонятно. Да, нас тянет друг к другу, но…

— Вик, — он встал передо мной, — однажды я признавался в любви, играючи, между делом, верил, что все будет отлично, что дурацкое долго и счастливо это про меня… И этими словами дал надежду, которую потом сам же растоптал. Потому что сделал неправильный выбор, бросил, сбежал. Слова ничего не значат.

Подняв на него глаза, я тут же снова опустила голову.

— Я поняла, — шепнула, а он вдруг пальцами приподнял мое лицо за подбородок, заставляя посмотреть на себя.

— Я знаю одно, я не хочу тебя терять. Маленькую, вздорную, порой совершенно невыносимую, — улыбнувшись, он обнял меня, я прижалась к нему, утыкаясь в грудь. Жизнь очень сложная штука, порой она выкручивает все так, что из одного несчастья вырастает счастье, и наоборот. А наше счастье-несчастье переплелось между собой, пуская корни в каждого. К сожалению, в кого-то больше. И если сейчас, стоя в кухне в объятиях мужчины, я чувствовала себя впервые за долгое время по-настоящему счастливой, то в комнате лежала моя сестра, оборотная сторона этого счастья. И как ни жестоко это было, я больше не хотела отходить в сторону.

Катька проснулась через полтора часа. Тима отъехал по делам, велев сидеть дома, я от нечего делать приготовила ужин, размышляя над ситуацией. А подумать было о чем. Все больше я склонялась к мысли о том, что Тима прав: Жильцов что-то задумал. Прошли сутки, а меня никто не беспокоит. Никаких звонков, злых дядей, и прочего. Может, конечно, я пересмотрела фильмов, и на деле все не так? Жильцов дал понять: у меня неделя и о побеге думать не стоит. А нагнетать обстановку в его планы не входит, да я и сама неплохо справляюсь, как только начинаю гадать, что к чему. Если бы не Тима, я бы, наверное, бестолково металась по городу, не зная, что делать. Он, внезапно появившись у ворот следственного отдела, увез меня из-под нависшей угрозы, не дав толком ее прочувствовать. Но вот теперь, когда события и эмоции отступили, я осталась одна и стала думать. И чем дольше думала, тем больше понимала: у меня в принципе нет выхода из сложившейся ситуации кроме как бежать. Вряд ли Жильцов даст мне спокойно жить. Тима, скорее всего, это тоже понимает. И что? Он сказал, что не бросит меня. Обратный отсчет, между тем, идет. Прошли сутки, а дело не движется.

Вот тут и появилась Катька, глаза потухшие, сама словно напуганная, обнимает себя за плечи.

— Есть будешь? — спросила я, включив чайник. Сестра усмехнулась.

— А ты здесь неплохо освоилась.

Я почувствовала угрызения совести, но, пересилив себя, улыбнулась.

— Просто я тут сижу второй день, что еще делать?

А сама лихорадочно соображала: что же ей сказал Тима о причине нашего переезда? Я ведь не спросила его об этом. Покосившись на Катьку, достала тарелки, говоря:

— Надо все-таки поесть.

Ела сестра вяло, у меня и вовсе не было аппетита. Я понимала, что разговор неизбежен, и внутри неприятно дрожало. Вот сейчас, сейчас. Сейчас я начну. Ворох фраз мелькал в голове, я молча ела, глядя в тарелку. Наконец, когда Катька отодвинула свою и собралась встать, я поняла: если сейчас не скажу, то потом опять придется собираться с силами. И выдала тихим голосом, по-прежнему глядя в тарелку:

— Вы с Артемом виделись перед его смертью, так?

Катька замерла в полусогнутом состоянии, не успев выпрямиться. Я все-таки посмотрела на нее. Не знаю, почему именно этот вопрос вырвался первым. Может, подсознательно я хотела сначала задавить ее, чтобы потом мое признание о нас с Тимой выглядело не так плохо. Подленький ход, но слова уже сказаны, и назад их не заберешь. Катька, рухнув обратно на стул, уставилась на меня глазами, полными страха. Я даже немного удивилась. Неужели есть чего бояться настолько? Артем, что, с ума сошел и поделился с Катькой правдой? Нет, такого точно быть не могло, тут что-то другое. Сестра, продолжая смотреть, пошептала:

— Откуда ты?.. С чего ты взяла?

— Кать, — выдохнула я, — мне нужно знать правду.

У нее забегали глаза, словно она пыталась зацепиться взглядом за какой-нибудь предмет перед собой и никак не могла. Вцепившись в столешницу, Катька вдруг кивнула.

— Да, Артем заезжал ко мне…

— Зачем?

Она бросила умоляющий взгляд, словно надеясь, что я сейчас скажу: а, к черту прошлое, забыли. Господи, она и впрямь невозможно наивна.

— Катя, — ее имя прозвучало почти строго, с нажимом, и слова полились из нее торопливо, путанно, голос дрожал, а сама она побледнела.