Теперь в коротких словах обо мне. Для женитьбы мне помогли здесь Ковригин, Хоментовский. Возвратись в Семипалатинск, я получил письмо и деньги от дяди из Москвы, у которого я просил. Все обошлось мне в 700 руб. сереб<ром>, дядя прислал 600; долгов я отдал только часть, остальным обеспечил себя только на несколько месяцев. Беспокоит меня болезнь и возможность печатать. Брат ободряет меня, и потому умоляю Вас, напишите мне положительно и ясно: делали ли попытки напечатать "Детскую сказку", если делали, то почему не напечатали? и Это мне очень важно знать. В лености меня не обвиняйте. Я пишу вещь длинную и еще не кончил. Но, может быть, пошлю в Петербург, чтоб поскорей узнать, напечатают ли?
– что-нибудь очень коротенькое и скоро. Вся моя надежда на это. Жена Вам кланяется; она Вас особенно любит; она не может забыть Вас и с наслаждением вспоминает Ваше короткое, но памятное для нее знакомство с ними. Всё, что до Вас относится, интересует ее до крайности. Ваш портрет стоит в ее комнате, она выпросила его у меня. Сойдемся ли мы когда-нибудь, друг мой? Или жена были бы полезны Вам. Вы бы в нас нашли брата и сестру, Вас любящих и понимающих. Не забывайте нас, а мы Вас никогда не забудем.

Я не знаю, что Вам написать нового. Говорят, что к нам назначен губернатором какой-то Генерального штаба полковник Панов - правда ли?

Демчинский в отпуску. Не знаю, удается ли ему его ухаживание; но он надеется жениться; за кем он ухаживает, не напишу: секрет.

Как жаль, что Вы незнакомы близко с братом. Побывайте у него; я к нему пишу с этой почтой. Прощайте, мой незабвенный, добрый друг, брат мой. Будьте уверены, что я Вас бесконечно люблю. Не забывайте же меня.

Ваш весь Дос<тоевский>

Р. S. Ради бога, никому ни слова о том, что писал я Вам относительно X., и особенно не пишите самой X. Она уверена, что я приезжал шпионить. Не компрометируйте же меня, ради бога.

(1) далее тщательно вымараны 11 строк

Семипалатинск. 9 марта 1857 года.

Вот уже две недели, бесценный, дорогой брат, как я воротился с женою из Кузнецка, а только теперь нашел минутку, чтоб написать тебе. Дорогой мой, милый мой, ради бога, не сердись на меня, что я не с первой же почтой по прибытии пишу тебе. Ты у меня всегда в уме и в сердце. Я люблю тебя, как только можно любить. Но конечно ты, зная жизнь, поверишь мне, что у меня с новым порядком вещей завелось столько хлопот, забот и дел, что и не знаю, как голова не треснет. Однако я все-таки успел написать дяде и сестре (по ее же просьбе немедленно). Дядя помог мне, и на время я обеспечен, а там буду надеяться на милость божию. Сам же не оплошаю, буду работать еще с большею ревностью. Но ты, вероятно, потребуешь подробного описания, как уладились мои дела. Не пускаясь в большие подробности, скажу вообще, что всё кончилось (1) благополучно. Мой добрый знакомый, на которого я надеялся в ожидании помощи от дяди, помог мне и дал мне 600 руб. сер<ебром> на годичной срок (и даже более). Вообще скажу тебе, друг мой, что не этот один человек, а многие еще и кроме него принимали во мне искреннее участие. Двое еще, н<а>прим<ер>, хотели непременно, чтоб я взял у них денег (без всякого срока) - хотели рассориться со мной, если я не приму их дружеских услуг. Я принужден был занять сверх 600 руб. еще 200 руб. сереб<ром>, итого 800, которые, возвратясь в Семипалатинск, истратил почти все, то есть истратил ровно 700 руб. сереб<ром> в общем и окончательном итоге. Может быть, ты удивишься, брат, куда я мог девать такую сумму? Я бы и сам не предполагал, что столько истрачу; но не было никакой возможности истратить меньше. Сборы в дорогу, экипировка моя и ее (ибо у ней было насчет всего необходимого не очень богато) - но самая необходимая экипировка, можно сказать бедная, путешествие в 1500 верст, в закрытом экипаже (она слабого здоровья, (2) морозы и дурные дороги - иначе нельзя) - где я платил круглым счетом за четыре лошади, свадьба в Кузнецке, хотя и самая скромная, наем квартиры, обзаведенье, хоть какая-нибудь мебель, посуда в доме и на кухне - всё это взяло столько, что и понять нельзя. В Кузнецке я почти никого не знал. Но там она сама меня познакомила с теми, кто получше и которые все ее уважали. Посаженным отцом был у меня тамошний исправник с исправницей, шаферами тоже порядочные довольно люди, простые и добрые, и если включить священника да еще два семейства ее знакомых, то вот и все гости на ее свадьбе. В обратный путь (через Барнаул) я остановился в Барнауле у одного моего доброго знакомого. Тут меня посетило несчастье: совсем неожиданно случился со мной припадок эпилепсии, перепугавший до смерти жену, а меня наполнивший грустью и унынием. Доктор (ученый и дельный) сказал мне, вопреки всем прежним отзывам докторов, что у меня настоящая падучая и что я в один из этих припадков должен ожидать, что задохнусь от горловой спазмы и умру не иначе, как от этого. Я сам выпросил подробную откровенность у доктора, заклиная его именем честного человека. Вообще он мне советовал остерегаться новолуний. (Теперь подходит новолуние, и я жду припадка.) Теперь пойми, друг мой, какие отчаянные мысли бродят у меня в голове. Но что об этом говорить! Еще, может быть, и неверно, что у меня настоящая падучая. Женясь, я совершенно верил докторам, которые уверяли, что это просто нервные припадки, которые могут пройти с переменою образа жизни. Если б я наверно знал, что у меня настоящая падучая, я бы не женился. Для спокойствия моего и для того, чтоб посоветоваться с настоящими докторами и принять меры, мне необходимо выйти как можно скорее в отставку и переехать в Россию, но как это сделать? Одна надежда! Позволят печатать, получу денег и тогда перееду. Наконец, и кроме того меня пугает, если припадок случится в отправлении службы. В карауле, н<а>прим<ер>, затянутый в узкий мундир - я задохнусь непременно, судя по рассказам свидетелей припадка, которые видели, что делается с моей грудью и с моим дыханием. Но бог милостив, только повторяю тебе в 10-й раз: пойми, как важна для меня возможность печатать. В Семипалатинск я привез жену захворавшую. Хотя я, уезжая, заготовил всё по возможности, но по неопытности моей и половины не было сделано из того, что нужно, и потому у нас было две недели постоянных хлопот. На этот случай приехал бригадный командир. Смотр, служба - одним словом, я совсем замотался - и потому прости, что не написал сейчас же по прибытии. Жена моя теперь оправилась. Она просит тебя простить ее, что не пишет тебе теперь ничего. Она напишет и скоро. Она уверяет меня, что не приготовилась. Всех вас она бесконечно любит. Она вас всех любила и прежде, когда я (в 54-м году) читал ей всякое письмо ваше, и знала о вас все подробности. По рассказам моим, она тебя чрезвычайно уважает и всё мне ставит тебя в пример. Это доброе и нежное создание, немного быстрая, скорая, сильно впечатлительная; прошлая жизнь ее оставила на ее душе (3) болезненные следы. Переходы в ее ощущениях быстры до невозможности; но никогда она не перестает быть доброю и благородною. Я ее очень люблю, она меня, и покамест всё идет порядочно. Получив деньги от дяди (которого я благодарю от всего сердца), я уплатил часть долга; теперь у меня рублей 250 сереб<ром> есть в комоде; но ведь надо прожить по крайней мере до тех пор, пока получу позволенье печатать, и потому я рад, что хоть на это время (4) обеспечен. В будущее же я как-то слепо верую. Только бы дал бог здоровья. Удивительное дело: из тяжкого несчастья и опыта я вынес какую-то необыкновенную бодрость и самоуверенность. Может быть, это и худо. Дай бог, чтоб у меня достало столько благоразумия, чтоб не быть излишне самоуверенным. Но не беспокойся и не тоскуй обо мне. Всё пойдет хорошо. Но вот о тебе я сильно тоскую, бесценный, дорогой друг мой, добрый, благородный мой брат! Письмо твое я получил, благодарю за твои посылки, они еще не пришли, но, друг мой, мне так тяжело было, читая о тягости твоих обстоятельств, что ты на нас истратился! Благодарю тебя 1000 раз, а жена не знает как и благодарить тебя. Но, ангел мой, твои дела всё еще не поправляются! Они решительно пугают меня. Ты надеешься на сигары; что если они не пойдут! а ведь это как легко может случиться. Мне кажется, что важнейшее неудобство - высокая цена твоих сигар. Но в этом я не знаю толку. Дай бог, дай бог тебе! Переживи этот кризис - и, ради Христа, не рискуй больше; не забирайся много, а помаленьку это крепче. Но какова же сестра Саша? За что она нас всех заставляет краснеть? Именно краснеть! Ибо все в семействе нашем благородны и великодушны. В кого она так грубо развита? Я давно удивлялся, что она, младшая сестра, не хотела никогда написать мне строчки. Не оттого ли, что она подполковница? Но ведь это смешно и глупо. Напиши мне, ради бога, об ней побольше и подробнее. Жаль, что я спешу, я бы и сам написал тебе больше и подробнее. Теперь задам тебе вопрос. Я, милый мой, спрашивал тебя об участи "Детской сказки". Скажи мне положительно (и умоляю тебя в том), хотели ли ее серьезно печатать? Если хотели, то пробовали иль нет, а если не пробовали, то почему именно? Ради бога, напиши мне это всё. Эта просьба моя будет ответом на твое предположение, что мне не запрещено печатать. Согласись, что судьба этой вещицы "Детской сказки" для меня интересна во многих отношениях.

Друг мой, как мне жаль бедного Буткова! И так умереть! Да что же вы-то глядели, что дали ему умереть в больнице! Как это грустно!

Прощай, ангел мой. Кланяйся всем, кто меня помнит, я всех помню и кого любил - люблю по-прежнему. Я виноват перед Верочкой и ее мужем - давно не писал им, скоро всем напишу. Перецелуй детей и особенно напомни обо мне Эмилии Федоровне. Дай бог ей всякого счастья!

Жена даже не приписывает тебе. На мое приглашение она отвечала, что напишет тебе сама, особое письмо, равно и к Вареньке. Но просила тебе и Эмилии Федоровне передать ее искренний поклон и пожелание всего лучшего. Я свидетель - что от искреннего сердца. Прощай.

Твой брат Ф. Дост<оевский>.

(1) было: окончилось

(2) вместо: слабого здоровья - было: больная.

(3) было: на ней

(4) вместо: на это время - было: теперь

Семипалатинск, 15 марта 1857 г.

Вот и еще тебе письмо, дорогая Варенька. Уведомляю тебя, что я и жена (которая вместе со мной пишет к вам) хотя кое-как устраиваемся и начинаем новую жизнь, но все-таки завалены такими разнообразными хлопотами, что поневоле манкировали прошлую почту и не писали к тебе, хотя я и обещался. К тому же жена что-то часто хворает, а я на этой неделе говел, сегодня исповедовался, устал ужасно, да и сам (1) не могу похвалиться здоровьем. И потому ты наверно извинишь меня. Жена просит вас в письме своем полюбить ее. Пожалуйста, прими ее слова - не за слова, а за дело. Она правдива и не любит говорить против сердца своего. Полюбите ее, и я вам за это буду чрезвычайно благодарен, бесконечно. Живем кое-как, больших знакомств не делаем, деньги бережем (хотя они идут ужасно) и надеемся на будущее, которое, если угодно богу и монарху, устроится. Не думаю, чтоб я грешил, имея в убеждении, что моя надежда исполнится. (2) Но не знаю, как дожить до того времени, когда буду сам зарабатывать себе кусок хлеба. Тогда только, и только тогда, буду вправе называть себя человеком. А до тех пор благодарность всем вам, за то что любили (3) и не забывали меня в моем несчастье, бесконечная. Беспокоят меня несколько мои припадки, что-то теперь опять затихли; дай бог, чтоб совсем прекратились. Из-за них (4) с чувством какого-то уныния смотрю и на службу и на занятия мои теперь. К тому же убеждение, что я могу быть полезен и себе и другим, восстановлю свое имя и (5) исправлю прошлое на другой дороге, другими занятиями, укореняется во мне более и более. Дал бы бог, чтоб я мог вам всем доказать справедливость слов моих. Разумеется, я не переменю своего теперешнего положения, своей службы на неизвестное. Я тогда (6) изменю всё это, когда буду иметь факты, что могу существовать иначе и заниматься другим, выгоднее во всех отношениях, чем теперь.

От брата Миши получил недавно предобрейшее, премилейшее письмо. Вот истинно друг и брат (как и ты - добрейшая мне сестра!). Но ты не поверишь, моя бесценная, до какой степени тревожит меня состояние (7) дел брата Миши! Он рискнул слишком смело на свои сигары. Дай бог, чтоб надежды его оправдались; но вот (которое уже письмо!) он мне пишет о том, что погружен в беспрерывные расчеты, самые тоскливые хлопоты и живет надеждами. Мне его жаль до невероятности, или, лучше сказать, я о нем беспокоюсь, как о себе самом. Не зная в последнее время, поправились ли дела его, потому что он редко мне пишет, и не зная, помогут ли мне дядюшка и тетушка, я просил Мишу помочь мне, именно выслать кое-каких вещей, из которых некоторые совершенно необходимы, чтоб устроиться и подарить будущую жену мою. Он пишет мне теперь, что немедленно исполнит просьбу мою. Он еще ничего не выслал, но совесть упрекает меня, что я потревожил его расходами для меня в таких его обстоятельствах. Если б можно было остановить его, то я отказался бы от просьб моих с радостию. Но теперь, кажется, поздно, и он, верно, вышлет всё непременно.

Я чрезвычайно хотел писать Верочке; (9) и непременно напишу, но теперь пусть покамест простит меня. Расцелуй ее за меня, голубчик мой Варенька. Напиши мне всё, о всех вас; напиши о дядюшке и тетушке (здоровы ли, одобряют ли меня, довольны ли мною). Напиши и о Мише, что думаешь о делах его? А теперь прощай, бесценная сестра моя. Будь счастлива по возможности. Ты того заслуживаешь. Целую детей твоих, твои ручки и умоляю любить меня по-прежнему.

Прощай еще раз и навсегда (10) любящий тебя брат

Ф. Достоевский.

Ради бога, прости меня за такое перемаранное письмо. Прости, сделай одолжение, голубчик мой.

(1) вместо: да и сам - было: да к тому же и сам

(2) вместо: имея в убеждение ... ... исполнится - было начато: имея эту над<ежду>

(3) было: что до сих <пор> любили

(4) вместо: Из-за них - было: Ибо

(5) далее было начато: заслуж<у>

(6) было: сначала

(7) было: положение - было: как он

(8) далее было: но не знаю, где она (не в Петербурге ли?), но