После полудня Михальченко отправился в санчасть на процедуры: массаж и озокеритные ванночки для руки. Постепенно рука оживала, контрактура все меньше и меньше сковывала пальцы. Может все шло бы быстрей, если б ходил на процедуры ежедневно, как и положено. Но случалось, из-за занятости пропускал два-три дня в неделю. Он понимал, что в итоге придется идти за третьей группой на ВТЭК...

В коридое санчасти он увидел сидевшего на стуле Остапчука.

– Ты чего здесь?
– удивился Михальченко, опускаясь на пустой стул рядом.

– Зуб. Всю ночь не спал, хоть на стену лезь.

– А чего ждешь?

– Там есть больной, - кивнул Остапчук на дверь, за которой выла бормашинка.
– Мне, наверное, тоже сверлить будут?
– словно ожидая утешения, спросил Остапчук.
– Боюсь, зараза. Больно, говорят.

– Ты что, первый раз к зубному?

– Первый.

– Слышь, Максим, ты мне сказал, что Басика засекли в Боровичах, не идет у меня одна думка из головы. Басик, как я понял, добывает оружие для этого кавказца. В Боровичах в 1941 был УР [укрепрайон]. Там шли сильные бои с немцами. По сей день пацаны находят винтовки, гранаты, немецкие автоматы. Живы еще люди, которые знают в лесах места, где этого добра погуще. За хорошие бабки, а тут Басик скупиться не станет, сводят его в лес, подскажут, где искать.

– Кишка у него тонка, у Басика, допереть до этого. Да и не так уж мало он взял в школе ДОСААФ.

– Не скажи. На параше посидишь - до чего хочешь додумаешься. А разве ты не читал в газете, что на Смоленщине и еще где-то, где бои с немцами большие шли, пацаны оружие и боеприпасы находили, а потом туда уголовный элемент потянулся?

Из кабинета стоматолога вышел больной, держась за щеку.

– Входите!
– раздался голос из кабинета.

– По мою душу, - вздохнул Остапчук, поднимаясь.
– Ты про то, что говорил, пока помалкивай. Тут крепко подумать надо, а потом можно и руководству доложить...

Михальченко пошел в конец коридора в процедурную.

Через час Остапчук шел из санчасти домой. Хотелось скорее добраться до постели и заснуть. Болела губа, надавленная рукояткой зеркальца, ныла десна, в голове гудело от мучений минувшей бесонной ночи и от визга бормашины во рту. Но прежней - дергавшей, бившей в висок и в железу под челюстью боли уже не чувствовал. Остальное можно было терпеть, "переспать", как сказал он себе.

Остапчук шел и думал о том, о чем говорил ему час назад Михальченко, и постепенно соглашался, что в рассуждениях приятеля имелся резон. К концу дороги он уже вовсе увлекся версией Михальченко, она заслонила все остальные возможные поводы, вдруг погнавшие Басика в Боровичи...

Человек совершает роковые ошибки по многим причинам: по глупости, из-за упрямства, из-за неспособности мыслить логически, из-за неумения обуздать эмоции, из-за отсутствия профессионализма при решении какой-то задачи. Перечень можно продолжить. Капитан Максим Федорович Остапчук совершил свою роковую ошибку сейчас. Его мотивацию нельзя объяснить ничем из вышеперечисленного. Просто он очень устал вообще, издергала каждодневная работа по двенадцать-четырнадцать часов, измучил быт самой службы: постоянное отсутствие машины в самый нужный момент, незащищенность своя и подчиненных, вечная оглядка на несовершенные законы, примитивное техническое оснащение, которое надо беспрерывно чинить, низкая квалификация иных коллег. Трактор и тот от такой жизни развалится или потянет не в ту борозду. А нынче Остапчук был к тому же в разобранном состоянии из-за корчившей всю ночь зубной боли. Все вместе взятое сейчас как бы достигло критической массы и потянуло грузом на дно усталости и неосознанного безвольного желания уцепиться за что-нибудь, что казалось складным, очевидным, простым и потому может быть надежным. И таким надежным увиделась версия Михальченко, поскольку иного ясного объяснения появлению Басика в Боровичах Остапчук не имел. Так и была зачата в сознании Максима Федоровича ошибка, ставшая роковой...

25

– Это квартира Кукиных?
– спросил Михальченко, прижав трубку к уху плечом и распрямляя запутавшийся шнур.

– Да. Кто изволит интересоваться?

– Мне бы Павла Никифоровича, - попросил Михальченко.

– Я у телефона, - ответил густой шершавый баритон.

– Павел Никифорович, вас беспокоит директор оперативно-сыскного бюро "След" Михальченко.

– Что за бюро такое?

– Это я вам расскажу при встрече. А повидать мне вас необходимо.

– По поводу чего?

– Вы откликнулись на объявление "Комиссионторга". Это связано с плащом, который вы купили.

– Был такой эпизод.
– Наступила пауза.
– Хорошо, приезжайте. Улица Листопадная, шесть, квартира сто двенадцать. Это на Колпаковке.

– Буду через полчаса...

Кукин оказался высоким стройным человеком лет шестидесяти пяти с совершенно седой пышной шевелюрой. Идя за ним по коридору, Михальченко обратил внимание на его легкую походку и на ровную спину. Весь он был какой-то свежий, сияющий в куртке из тонкого коричневого сукна с широким шалевым воротником из серой ткани. Ступал по ковровой дорожке, обутыми не в домашние шлепанцы, а в черные, глянцево блестевшие туфли. И в комнате, куда он завел Михальченко, тоже все светилось чистотой - покрытый лаком паркет, чистые окна, ни пылинки на простой полированной мебели местного изготовления.

– Садитесь, - Кукин указал на кресло, подождал, пока Михальченко сел, и сам опустился в такое же.
– Так что же это у вас за бюро?

Михальченко рассказал.

– Неплохо придумано, неплохо. Милиция не справляется.

– Что поделать, - сказал Михальченко.
– Я мог бы взглянуть на плащ, Павел Никифорович?

– Это несложно, - Кукин вышел в другую комнату и вернулся с плащом, надетым на вешалку.

Повертев плащ, Михальченко подумал, что по описанию он совпадает с тем, которое дал сын Тюнена. Но это еще ничего не значило, таких импортных плащей могло быть тысячи.