– Она ведь работает в военно-морском госпитале, как мне говорили.

– А теперь просится к нам, – неодобрительно произнес Батраков. – Что у нас медом намазано? Столько желающих…

– Мне ее хвалили… Я ее знаю, правда, понаслышке.

– Смотря за что хвалили! А вот из госпиталя не знают, как ее ловчее сбагрить. Там все вверх дном перевернула.

– Она хочет к нам?

– Хочет…

– Как ваше мнение?

– У нас и так девчат больше десятка. Пулеметчицы, медсестры, две даже ПТР таскают.

– Но, кажется, в штате медчасти не все заполнено. Мне докладывал Баштовой…

– Не только Баштовой. За нее десятка два заступятся. Звенягин и то просит… Дело, конечно, ваше. Но в десанте девчата ни к чему – одна канитель с ними.

Последние слова были сказаны Батраковым так, чтобы их услыхала Таня. Посмотрев пренебрежительно на нее и нехотя ответив на ее приветствие, замполит прошел в штаб, куда направился и Баштовой.

– Разрешите обратиться, товарищ капитан? – спросила Таня, подбросив руку ко лбу.

– Пожалуйста, товарищ главстаршина.

Букреев мог внимательно рассмотреть девушку, о которой так много говорили. Ему припомнился и Курасов, и его цветы, и разговоры Шалунова, и вообще все слухи, которые сопровождали эту светловолосую девушку с открытым и вызывающим взглядом серых глаз. Золотые нашивки главстаршины на погонах, берет с флотской эмблемой и вся морская форма, отлично сидевшая на ней, – все это шло к ней.

Таня просила о переводе в батальон, приводила какие-то невразумительные доводы и, окончательно сбитая с толку молчанием Букреева, запнулась и остановилась на полуслове.

– Насколько понял, вы хотите перейти служить в морскую пехоту?

– Да, товарищ капитан. И если вы думаете…

Она смотрела на него сразу потемневшими глазами, в которых можно было прочитать недружелюбие.

– Вы обдумали свою просьбу, товарищ главстаршина? – мягко спросил Букреев.

– Я все обдумала, товарищ капитан.

– Ну что же… Я согласен… – Ему хотелось назвать ее просто Таней, так, как ее называли все. – Товарищ главстаршина…

Таня подсказала:

– Иванова, товарищ капитан.

– Завтра оформляйтесь. Я отдам распоряжение.

– Разрешите идти, товарищ капитан?

Он кивнул головой, и она, подбросив вверх руку, круто повернулась и сошла со ступенек. Букреев, не оглядываясь, прошел в штаб.

– Непонятно героическое, щебечущее и своенравное девичье племя, – поднимая голову от бумаг, сказал Баштовой.

Букреев снял фуражку и, повесив ее на крюк, вбитый в стену; сказал:

– Определение, пожалуй, верное, товарищ Баштовой.

– Слова контр-адмирала. Он, помню, рассказывал, как впервые девушек послали на базу…

– Интересно.

– Ну, можете себе представить! Впервые на флоте девчата… Переворот. Пошла ревность и тому подобный ассортимент. Потом все вошло в берега.

– Все же не женское дело быть автоматчиком, – убежденно сказал Батраков. – Противоестественное дело. Женщина не должна палить из ружья, бросаться в атаки, а может быть, и в рукопашную.

– Тяжело. Но ничего не поделаешь, – заметил Букреев.

– Когда Новороссийск отштурмовали, я видел на каботажке убитых девчат из бригады Потапова, – вспомнил Баштовой. – Одной живот осколком распороло, второй – такая была черноглазенькая Маруся – полчерепа оторвало. Верно, – тяжело и дико.

– Но вот вы скажите, девушки в бою храбрые? – обратился Букреев к Баштовому. – Конечно, ваша жена не в счет.

– Храбрые? – переспросил Батраков. – Храбрые. Но только потому, что всего не понимают.

– Не представляют?

– Может, и не представляют, Букреев.

– Храбрые и самоотверженные, – сказал Баштовой. – Если девушку пошлешь под огнем как связного, пойдет и дойдет. Если прикажешь вперед в атаку, – не задумывается. Если нужно не сойти с места в обороне, – не сойдет. Это мое личное наблюдение, и никто не станет оспаривать его.

– Оспаривать не буду. – Батраков засунул в ящик стола бумаги, которые он просматривал. – А вообще шут с ними! Пойдем есть рагу. Вон, поглядите… – Батраков забарабанил пальцами по стеклу.

Букреев и Баштовой подошли к окну. К Тане, стоявшей у обрыва, подъехал на мотоцикле Курасов.

Поговорив о чем-то, Курасов и Таня вернулись к мотоциклу. Курасов устроил Таню на багажнике, сел впереди, оглянулся, упираясь ногами в землю. Таня положила ему руки на плечи. Курасов нажал стартер. Мотор затрещал, и через минуту голубая полоса отработанной горючей смеси повисла над кустами по дороге в горы.