Букреев поехал к своему штабу.

В небе ровно гудел самолет. Люди удивленно поднимали вверх головы, вслушивались.

Букреев остановился возле двухэтажного дома с балконом и фигурной орнаментовкой окон. У ограды, под ветвями магнолий, протянувшимися из сада, понуро стояли оседланные лошади, забрызганные грязью по самые уши. Коновод, увидев офицера, быстро встал и заморгал сонными глазами.

– Хайдар, сегодня никуда не поедем. Можешь отвести на конюшню, – распорядился капитан, – а потом принесешь обед и купишь бутылку вина.

В доме, куда вошел Букреев, квартирьеры горнострелкового полка, стуча каблуками и оставляя следы на полу, вымеряли шагами комнату и отмечали что-то мелом на стенах.

– Мы тут думаем перегородить, товарищ капитан, – сказал интендант. – Вот здесь разместим…

– Не советую обживаться, – перебил его Букреев. – Вас здесь надолго не задержат, – сказал он и прошел в свою комнату.

Здесь стояли две кровати, письменный стол и несколько пальм в зеленых кадках. Два окна выходили в сад, куда новые хозяева успели завезти полевую кухню. На дорожке между олеандрами кряжистый красноармеец, сверкая топором, рассекал дубовые поленья. Дорожка, еще недавно любовно посыпаемая песком, теперь была истоптана конскими копытами и сапогами. Ручьи уносили листья и лепестки цветов.

Букреев разделся и переменил все, вплоть до белья и сапог. Красноармеец успел затопить печь в кухне, и из трубы повалил густой дым, поднявшийся выше магнолий и зонтичных верхушек драцен.

Хайдар пошел в столовую.

Из окон, обращенных к порту, была видна стоявшая эскадра.

Хайдар принес обед, и Букреев задержал его. Было тяжело расставаться с ним, сопутствовавшим ему уже около трех лет, но кому-то нужно было оставаться, хотя бы для того, чтобы сохранить лошадей и не отдать их в чужие руки. Да и в морскую пехоту Хайдар не подходил, так как в десанте нужен был безупречно здоровый вестовой, а Хайдар, будучи тяжело ранен при разгроме диверсионной группы врага, не совсем хорошо владел левой рукой.

– Сегодня мы выпьем с тобой вместе.

– Нет, – Хайдар покачал головой.

– Почему нет? – улыбнулся Букреев.

– Потому что мне плохо на сердце, товарищ капитан.

– Вот видишь, кроме корявой руки у тебя еще и сердце того…

– У меня сердце хорошее.

– Ну, тогда давай выпьем. Может быть, в последний раз с тобой пьем.

Хайдар поднял внимательные, настороженные глаза. Стакан, поданный ему капитаном, дрожал в его руке.

– Будьте живы и будьте здоровы, мой товарищ капитан.

Вестовой залпом выпил стакан вина, вытер ладонью губы.

– Разрешите выйти, товарищ капитан.

– Ну, ты что это, Хайдар? Как тебе не стыдно, дружище?

У Хайдара подрагивали губы, глаза увлажнились.

– Хочу вам… всего хорошего, товарищ капитан.

– Ну иди… Только тебе не идет быть таким, Хайдар. Я люблю тебя веселым.

Вестовой вышел, и капитан в одиночестве докончил обед. Выпитое вино вернуло хорошее расположение духа, но расслабило тело. Букреев прошелся по комнате, поежился от сырости и хотел было немного вздремнуть, но, вспомнив, что до сих пор не были погружены остатки хозяйственного имущества батальона, позвонил в порт. В трубке послышался глухой голос Хохловцева, уверившего начальника штаба, что все, что должно быть направлено к фронту, грузится сейчас на караван Курасова. «Пока у тебя, Букреев, имеются такие приятели, как некто Хохловцев, можешь спать спокойно».

За дверьми Хайдар затеял с кем-то перебранку.

– Хайдар! – закричал капитан.

Вестовой вошел. На темной коже его щек проступили красные пятна.

– Ты с кем там, Хайдар?

– Там один моряк.

– Ко мне?

– К вам, товарищ капитан.

– Что же ты там шумишь?

– Я просил его подождать.

– Почему же он должен ждать?

– Я думал, вы легли отдыхать, товарищ капитан.

– Хайдар, ты на моих глазах портишься. Так нельзя. Откуда он, из порта?

Хайдар помялся.

– Чего же молчишь?

– Из Геленджика, товарищ капитан.

– Из Геленджика? И ты его не пускаешь? Пусть войдет!

Хайдар впустил широкоплечего человека в мокром плаще с откинутым капюшоном и в бескозырке с надписью: «Севастополь». Моряк, назвавшийся старшиной второй статьи Манжулой, протянул Букрееву пакет. В коротком предписании командира базы контр-адмирала Мещерякова Букрееву было приказано немедленно выехать в Геленджик, захватив с собой тридцать матросов, списанных с крупных кораблей эскадры в морскую пехоту. Старшим команды назначался Манжула. В частной записке, приложенной к предписанию, контр-адмирал, называя Букреева по имени и отчеству, просил поторопиться, «так как с Тузиным дело обстоит неважно».

Тузин был командиром батальона, непосредственным начальником Букреева. С ним Букреев прослужил больше двух лет. Прочитав еще раз записку, капитан подумал: «Что же могло стрястись с Тузиным»?

– Вы знаете майора Тузина? – спросил Букреев Манжулу.

– Майор Тузин наш командир батальона, товарищ капитан.

– Когда вы его видели, товарищ старшина?

– Перед отлетом, товарищ капитан.

– Так вы сюда добирались по воздуху?

– Так точно, товарищ капитан. Я прибыл сюда на попутном торпедоносце.