Шрифт:
– Много?
– Откуда у меня много? Двадцать пять тысяч я ему дал. Что-то у него, видимо, было. Он же не так давно работал. Получил что-то. – Старик уткнул взгляд в стол. Извиняющимся тоном проговорил: – Мальчик ищет себя.
«Мальчик может проискать себя до пенсии», – вспомнились Даниле слова Виталика Сушилина.
– Точное место, куда он отправился, вам неизвестно?
– К сожалению, нет. И телефон выключен.
Плечи старика под старой льняной рубашкой, сидевшей колом, приподнялись и опустились. Он выглядел очень подавленным.
– Прошло всего три дня, Николай Константинович, – попытался утешить его Данила. – Если он поехал куда-то далеко, это время пути. И…
– Вы не понимаете, молодой человек! – перебил его гневно старик. – Егорушка не мог не звонить мне! Он всегда звонит и справляется о здоровье! Где бы он ни был, с кем бы он ни был! Всегда! Он волнуется за меня, переживает. Я единственный его родной человек. У него нет родителей. Я его воспитал.
– Это правда, – вставила Ася, когда старик умолк. – Егор очень переживает за деда.
– Вот! – Трясущиеся ладони накрыли руку девушки. – Асенька, ну где вот он может быть, а?! Я извелся, понимаете ли!
– Он едет, Николай Константинович. Просто едет по местам, где нет связи. Если вообще уехал, а не отдыхает неподалеку со своей любимой девушкой.
– Исключено! – грозно крикнул старик. – Егорушка тем же вечером, но позже звонил мне с железнодорожного вокзала. Он уезжал и был сильно расстроен. Чем? Так и не сказал мне.
– А с чего вы решили, что он расстроен, Николай Константинович? Шум поездов мог исказить речь и…
– Молодой человек! – Старик начал медленно вставать, опираясь ладонями в край стола. – Если я говорю, что мой внук был расстроен, значит, он был расстроен. Я стар, но не безумен!
– Простите нас. – Ася погладила старую морщинистую ладонь деда Егора. – Простите. Он что-то говорил конкретное, Николай Константинович? Когда он позвонил, о чем он говорил?
– Он почти ничего не сказал, потому что он… – Борода старика снова мелко затряслась. – Потому что Егорушка плакал, Асенька!
Глава 5
С некоторых пор он начал верить в приметы. Стареет? Возможно. Хотя ему всего сорок, не возраст для мужчины. В этом убеждала его Настенька – одна из последних его увлечений.
– Игореша, сорок лет для мужчины – самый расцвет, – мурлыкала она, цепляя острыми зубками его ухо. – Поверь мне. Я знаю, что говорю. И ты в свои сорок за пояс любого двадцатилетнего заткнешь.
Он верил и не верил. Но точно знал, что не станет состязаться ни с одним юнцом. Но, может, права Настя, и он еще не стар.
Тогда, получается, глуп, раз начал верить в приметы.
Игорь хрустнул шеей, поводив подбородком в разные стороны, и снова уставился на темно-коричневые ворота, возле которых остановил машину пять минут назад.
Почему-то, подъехав, он решил, что за этими воротами его непременно ждут гадкие новости. Чем это было обусловлено? Тем, что солнце тут же нырнуло за облако, накрыв площадку глубокой тенью? И его машина тоже оказалась в этой тени. У него тут же заныло под ребрами и в висок кольнуло: добра не жди.
Бред же, ну! Солнце сегодня весь день за облаками прячется, и это ничем, кроме ночного дождя, грозить не может. И тень, в которой очутилась его машина, ничего зловещего не предвещает. Это просто тень от высокого забора и ворот. Все! Никакого подтекста. Просто следовало признаться самому себе, что очень не хочется въезжать на территорию. Обедать с Андреем, слушать его нытье. Поддакивать подозрениям и обещать, что со всем разберется. Снова обещать.
Как он устал от всего этого! Как его достало все: и Андрей, и дочь его малахольная. У него своя жизнь может быть? Он вообще на нее имеет право? А ведь даже уже на Андрея не работает. Он числится в его друзьях, и все! Это же не обязывает разгребать чужие проблемы, так?
Он вздрогнул, когда ворота дернулись и с мягким шоркающим звуком поехали влево. Его машину увидел охранник и подсуетился, решив, что Игорь потерял брелок. А он его не терял. Вон он – на панели лежит.
– Добрый день, Игорь Игоревич.
Охранник скупо улыбнулся, шутливо отдал честь, приложив ладонь к козырьку мягкой льняной кепки. Лицо в морщинах, глаза усталые. Сутки оттрубил, сообразил Игорь. Когда-то ментом был, на Андрея тихо работал. После реформы списали по здоровью. Андрей сжалился и на ворота его поставил. Доволен ли был старый мент, нет, оставалось только догадываться. Но физиономия у него постоянно была кислой.