Дело в том, что в условиях неопределенности для максимизации целевой функции у индивида часто бывает слишком мало информации, и это предоставляет простор воздействию психологических факторов. Подчеркнем в данной связи, что понятие рациональности в психологии относится не к результатам принятых человеком решений, а к самой процедуре их принятия [Саймон, 1993; Simon, 1976]. Поэтому психологическая рациональность в принципе могла бы дополнять экономическую в ситуациях неопределенности, которые в жизни встречаются гораздо чаще, чем случаи, когда хозяйственный субъект располагает полной информацией (при этом, разумеется, критерии психологической и экономической рациональности могут противоречить друг другу). Поэтому психологические переменные – мнения, ожидания, аттитюды – могут играть роль посредствующего звена между изменением ограничений и реакцией на него экономических субъектов [69] . Но современная экономическая теория, основанная на модели экономического человека, стремится свести истинную неопределенность к ситуациям риска, когда индивиду, делающему выбор, известен набор возможных альтернативных исходов и вероятность каждого из них. Только в этом случае можно применить гипотезу максимизации ожидаемой полезности, которая, как уже отмечалось, сильно суживает смысл экономической рациональности. (Опровергающие ее многочисленные аномалии, зафиксированные как экономистами, так и по преимуществу психологами, будут описаны в главе 3.)

За исключением проблемы принятия решений в условиях неопределенности, исследования психологов и некоторых примыкающих к ним экономистов по большей части относятся к той группе проблем, которую экономисты, принадлежащие к основному течению, исключили из своего рассмотрения. Это относится, в частности, и к комплексу вопросов, связанных с предпочтениями: их происхождению, неустойчивости зависимости от контекста, в том числе от ограничений (люди адаптируют свои предпочтения, приспособляя их к изменившимся условиям по принципу «зелен виноград»), влиянию на предпочтения других индивидов и референтных групп [Van Raaij, 1991, р. 805]. Кроме того, психологи способны обогатить представления экономистов об ограничениях, включая ограничения, связанные с процессом переработки информации, и ограничения, накладываемые индивидом на себя самого. Однако очень часто результаты этих исследований противоречат предпосылкам модели экономического человека.

Среди профессиональных экономистов существуют полярные точки зрения по поводу «непсихологичности» модели экономического человека [Frey, Stroebe, 1980].

Одни – представители поведенческого (behavioural) или психологического (psychological) направления в экономической теории [70] , а также прикладные экономисты (в основном те, кто занимается исследованиями в области маркетинга [Kroeber-Riel, 1975]) – считают, что недостаточная психологическая достоверность модели экономического человека является ее пороком и для того, чтобы усовершенствовать некоторые разделы экономической теории (прежде всего теорию потребительского поведения, но и многие другие), эту модель следует обогатить некоторыми достижениями психологической науки [71] (разные авторы предлагают для заимствования выводы разных психологических школ [72] .

Другие – представители экономического империализма [Alchian, Demsetz, 1972; Becker, 1976; McKenzie, Tullock, 1975] и их методологи К. Бруннер и У. Меклинг – утверждают, что непсихологичность модели экономического человека является большим ее достоинством, поскольку психологический подход к человеческому поведению подразумевает его иррациональность и, следовательно, непредсказуемость [73] . При этом основная масса экономистов (представители мейнстрима) находится не посредине, а где-то в окрестностях второй из названных точек зрения.

Несовместимость экономической теории и психологической науки объясняется прежде всего тем, что общая психология в первую очередь – наука об индивиде и изучение индивидуальных психических феноменов и индивидуального поведения для нее является конечной целью исследования [74] .

Объяснение какого-либо общественного явления в социальных науках можно представить себе как процесс, состоящий из трех стадий [Elster, 1978, р. 4]. Первая стадия – причинно-следственное объяснение внутренних состояний (переменных) индивида (мотивов, мнений относительно окружающего мира и т. д.). Вторая – интенциональное объяснение индивидуальных действий в терминах внутренних переменных. Третья – причинно-следственное объяснение агрегатных явлений в терминах индивидуальных действий. С этой схемой можно не во всем соглашаться (например, третья стадия вызовет возражения противников методологического индивидуализма), но для наших целей она вполне удобна. Очевидно, что в этой схеме психология занимается первой стадией, а экономическая наука – второй и третьей.

Соответственно, модели человека, которые употребляются в общей психологии, имеют совершенно другой эпистемологический статус по сравнению с экономическим человеком. Индивидуальные различия в поведении представляют для психологов главный интерес. Экономическая же теория по сути дела интересуется поведением не людей, а экономических показателей – цен, объемов производства и т. д. [75] А эти показатели реально можно анализировать не на уровне индивидуальных производителей, покупателей и продавцов, а на уровне рынков, на которых продается и покупается то или иное благо. При индивидуальном обмене, то есть в отсутствие конкуренции, цены и количества обмениваемых благ остаются случайной величиной, возможна ценовая дискриминация, различный подход к разным покупателям. Не случайно экономисты-классики пытались объяснить колебания цен без всякого участия каких-либо субъективных факторов. После победы маржиналистской революции экономисты стали объяснять цены благ субъективным отношением к ним обменивающихся сторон. Но при этом они стремились как можно скорее перейти от индивидов к рынкам [76] .

Методологический индивидуализм сочетается в экономической теории с отсутствием реального интереса к индивидуальному поведению. Уже в таком фундаментальном понятии микроэкономической теории, как кривая спроса, индивид исчезает (иначе график соответствующей функции представлял бы собой ряд отдельных точек). Непрерывные кривые спроса, позволяющие применить инструментарий микроэкономического анализа, могут относиться лишь к достаточно большим группам людей [Маршалл, 1983, т. 1, с. 162; Jevons, 1924, р. 15–16].

Таким образом, здесь происходит «подспудное агрегирование», позволяющее на основе модели репрезентативного индивида делать выводы о «поведении цен и количеств» на рынках. Его обоснованием можно, например, считать принцип естественного отбора: если отдельные экономические субъекты систематически ведут себя в противоречии с принципами экономической рациональности, естественный отбор позаботится о том, чтобы они в конечном счете были вытеснены с рынка и репрезентативный индивид сохранил свою репрезентативность [Alchian, 1953] [77] . (Это агрегирование не имеет ничего общего с проблемой агрегирования в рамках макроэкономического анализа – проблемой микро-макро. Подспудное агрегирование, о котором идет речь здесь, целиком остается в рамках микроэкономической теории.)