Читая работы по теоретическому и эконометрическому моделированию цикла, я испытывал душевный дискомфорт, с которым никак не мог справиться. В дальнейшем, вспоминая свои тогдашние трудности, я понял, что экономическая наука, которой надо было заниматься, представлялась мне слишком безличной. Речь шла о «поведении потребления», «воздействии процента на инвестиции», как будто эти макроэкономические агрегаты обладали волей и сознанием и сами выстраивали отношения между собой. Человек в этой науке отсутствовал. Я прекрасно помню день, который вывел меня из этого кризиса. Товарищ по сектору Анатолий Кандель дал мне почитать книгу, которую он взял в ИНИОНе. Это была книга американского экономиста и психолога Джорджа Катоны «Psychological Economics». Катона писал как раз про то, что меня смущало: между макроэкономическими агрегатами (скажем, личными доходами и личным потреблением) должны быть промежуточные субъективные переменные, которые во многом определяют результат воздействия. Как оказалось (и это подтверждалось массовыми опросами), то, что происходит в человеческих головах и душах, может иметь экономическое значение! Эта книга открыла передо мной новый континент психологической, или поведенческой, экономики, о наличии которого я ранее не подозревал и который остается в области моего внимания до сих пор. Экономисты, работающие в рамках этого направления, смело вскрывали «черные ящики» под названием «фирма» или «домохозяйство» и пытались вовлечь в рассмотрение те реальные когнитивные процессы, которые в них происходят. Естественно, эти процессы имели прямое отношение к экономическому циклу, которым мы занимались в секторе. Психологическая инерция бума или спада, перелом, происходящий в высшей точке подъема, – все это явно требовало учета психологических факторов наряду с объективными материальными. Выяснилось, что цикл не могли объяснить, не прибегая к психологии, даже такие великие экономисты, как Джевонс, Парето, Пигу, Кейнс. Так возникла тема моей кандидатской диссертации – «Проблема цикла в буржуазной политической экономии: критический анализ психологических теорий», защищенной в 1986 г. Термин «психологический» применительно к экономике вызвал бурную отрицательную реакцию у нашего институтского руководства, и протащить его в заглавие диссертации удалось лишь под привычным соусом «критики буржуазных теорий». Работая над диссертацией, я совершил для себя еще одно открытие: оказывается, человек присутствует не только в поведенческой экономике, но и в любых экономических теориях! Он существует там скрыто, подспудно, в виде некоторой упрощенной модели, из которой исходит экономист в своих рассуждениях. Эта находка привела к новой, более широкой теме: модели человека в экономической науке, которая стала для меня основной. Заодно она как бы с черного хода открыла путь к истории экономической мысли. У меня появился к ней свой ключик: на нее можно было взглянуть с точки зрения модели человека. Я совершенно точно не был первым в стране исследователем модели человека в экономической науке [3] . Но, оглядываясь назад, могу сказать, что, вероятно, больше всех сделал для популяризации этой темы. Так возникла моя первая монография «Человек в зеркале экономической теории», опубликованная в «Науке» в 1993-м. В Институте существовала традиция: следующим шагом после защиты диссертации должна быть монография, изданная по ее мотивам. После этого можно было рассчитывать на дальнейшее продвижение по службе. Я стал писать эту монографию на основе первой, историко-методологической главы диссертации, проблематика цикла несколько отошла на второй план.

Но за стенами ИМЭМО бушевали драматические события: перестройка, путч, гайдаровские реформы, рождение рыночной экономики. Мои институтские коллеги-экономисты часто находили себе применение в бизнесе, политике, иногда делали головокружительные карьеры. Число желающих заняться кабинетной научной работой резко сократилось, и этим я в первую очередь объясняю благоприятную судьбу моей монографии – надо же было Институту что-то включать в издательский план. В результате плод моего долгого и упорного труда был выпущен в разваливающемся переплете на полуоберточной бумаге в количестве 630 экземпляров и с ошибкой в подзаголовке «очерк истории экономической мысли», где вместо «мысли» напечатали «жизни». Да, это было не время для научных монографий, но мой опус вызвал поддержку и интерес в Институте. Именно за него я впоследствии (в 1997 г.) получил первую Премию имени Е. С. Варги, учрежденную Российской академией наук, и в том же году был выбран в члены-корреспонденты РАН. В первой главе этой книги я обозревал историю развития модели человека в экономической науке от Смита до Кейнса, а дальше собирался сказать кое-что о послевоенном периоде, но экономическая наука в эту эпоху специализировалась и разливалась на многочисленные рукава и ручейки, за которыми было трудно проследить. Однажды мне в голову пришел образ современной экономической науки как матрицы, по строкам которой располагались различные исследовательские подходы, а по столбцам – области исследования. Композиционная задача книги была решена: во второй главе я прошелся по подходам, а в третьей – по некоторым областям, одной из которых стала тема моей диссертации – исследования экономического цикла. Каждая строка демонстрировала области, к которым применим данный подход, а каждый столбец – многообразие подходов к одинаковым проблемам.

А дальше события развивались так. Директор Института В. А. Мартынов сказал мне, что надо бы за год написать и защитить докторскую диссертацию, поскольку меня планируют назначить на административную должность. Я привык выполнять мудрые указания начальства и приступил к работе, естественно, опираясь на книгу, но насыщая ее новым материалом, исправляя и трансформируя. Так была написана докторская диссертация «Модель человека в экономической науке», которая, в свою очередь, была издана как монография в 1998 г. в серии «Этическая экономия». Эта серия выходила в питерском издательстве «Экономическая школа» благодаря усилиям руководителя Института «Экономическая школа» Михаила Алексеевича Иванова и деньгам «Дойче банка», которые в этот проект привлек предприимчивый немецкий экономист и философ Петер Козловски. Вот так у меня появились две книги примерно на одну тему, изданные в 1993 и 1998 гг. В этот свой сборник я решил включить вторую из них как более зрелую и до сих пор пользующуюся популярностью. Я по сей день читаю по ней спецкурс в НИУ ВШЭ, разумеется, добавляя, где можно, новый материал. Но в книге 1998 г. отсутствовал раздел про «столбцы», который был в предыдущей монографии, и в какой-то момент стало понятно, что описание моделей человека во всех основных теориях, скажем, финансовых рынков будет представлять собой отдельное, трудоемкое и очень объемистое исследование. Поэтому случилось так, что попытка «пройтись по столбцам» была предпринята только в старой книге, а в новой остались только «строки». Но поскольку мне дорог общий «матричный» замысел, то я решил поместить третью главу книги 1993 г. в этот сборник, несмотря на некоторую ее архаичность. Насколько я могу судить, не будучи специалистом, особенно отстал от жизни параграф, посвященный финансовой сфере. Именно здесь в последние десятилетия произошли наиболее значительные и противоположно направленные изменения, что нашло символичное отражение в одновременном присвоении Нобелевской премии Юджину Фаме и Роберту Шиллеру в 2013 г. Финансовая теория вначале стала строгой и основанной на рациональной модели человека благодаря гипотезе эффективных рынков Юджина Фамы, согласно которой финансовые рынки мгновенно учитывают имеющуюся информацию (относительно объема учитываемой информации есть разногласия между разными версиями этой гипотезы). Колебания этих рынков носят случайный, непредсказуемый характер, на них нельзя систематически выигрывать. В то же время получила большое развитие так называемая теория поведенческих финансов (главные представители Роберт Шиллер и Ричард Талер), описывающая и объясняющая отклонения реальных финансовых рынков от модели эффективного рынка [4] . Кажется парадоксальным, но именно в области финансовых рынков, которые ближе всего к идеальной модели, поведенческий подход получил, пожалуй, наибольшее распространение. Объяснение, которое я могу дать, заключается в том, что как раз в данной области рациональная модель зашла слишком далеко в своих предпосылках, что не могло не вызвать ответной реакции.

Вообще соотношения между деньгами и рациональностью экономической деятельности сложнее, чем может представиться на первый взгляд. С одной стороны, конечно, именно деньги позволяют все посчитать и сравнить, что ведет к всеобщей рационализации. С другой – обращение денег приобретает независимость от обращения товаров и свои сложности, в которых не все могут разобраться. Свойство денег как чистого количества пробуждает в человеке и рациональные, и иррациональные стороны.

В параграфе про теорию фирмы можно было бы заменить примеры на новые, но суть дела, кажется, осталась неизменной. Решающим фактором является выбранный уровень абстракции: если вас удовлетворяет взгляд на фирму как на экономического агента, действующего в области предложения благ и услуг и максимизирующего свой результат (прибыль), то вы являетесь приверженцем неоклассики и не нуждаетесь ни в какой особой теории фирмы. Если же вы хотите проникнуть внутрь этого «черного ящика», вы можете прибегнуть к неоинституциональной или поведенческой теории фирмы, которые делают акцент на ее организационной и мотивационной структуре или реальных процедурах принятия решений.

Третий параграф, посвященный поведению потребителей, вероятно, наименее адекватен данной большой и многосложной области исследований. Если бы я осмелился взяться за такую тему сейчас, то прежде всего уточнил бы, на каких именно участках этого бескрайнего поля будет сосредоточено внимание: например, на моделировании потребительской функции (зависимости совокупных потребительских расходов от совокупных личных доходов). Некоторые же другие области, упомянутые скороговоркой, лучше было вовсе не затрагивать. Причислять к теории потребительского поведения работы основателей маржинализма я бы теперь вряд ли стал, хотя любопытно, как менялся взгляд на отношение покупателя к приобретаемой им вещи в истории экономической науки: от области, лежащей за пределами экономики, у классиков до образца для любого экономического исследования у маржиналистов. Что же касается Джевонса и Менгера, то у них мы встречаем теорию ценности и цены, то есть обмена, а не потребления. В этом параграфе также нечетко выделена грань между когнитивными аспектами модели человека и мотивацией. И в том, и в другом случае, может быть, избыточное внимание уделялось альтернативам, которые выдвигали предпосылкам экономической теории «чистые» психологи (Маслоу, Фестингер, а также Фишбайн и Айзен). Очевидно, во время написания книги я еще нечетко различал поведенческую (психологическую) экономику, которая является частью экономической науки, и экономическую психологию, которая входит в науку психологическую. Подраздел про потребительскую функцию в макроэкономике и модель человека в ней написан более складно и не нуждается в комментариях за исключением того, что мода в макроэкономике с тех пор ушла еще дальше от исследований совокупного спроса и предложения в кейнсианских и хиксианских традициях. На первых ролях оказалась микрооснованная макроэкономика, опирающаяся на репрезентативного рационального агента, представляющего собой экономику в целом. В такой макроэкономике модель человека представляет большой интерес (на этом мы остановимся чуть ниже), но проблемы агрегирования в ней просто не существует.

Параграф, посвященный теориям цикла, ближе всего ключевой теме диссертации и поэтому наиболее проработан. Он содержит достаточно нестандартное и подробное описание того, как различные авторы включали различные психологические факторы в свои концепции экономического цикла. Большая часть этих авторов: Маркс, Джевонс, Пигу, Кейнс – весьма известны, но не концепциями цикла. Другие – Катона, Йор – менее известны, но, я бы сказал, более оригинальны в своих трактовках данной темы. Завершается же параграф описанием модели человека в теории экономического цикла Лукаса, которая является яркой представительницей микрооснованной макроэкономики. Мне кажется, я прихожу к весьма любопытному выводу, что даже в равновесной теории цикла, использующей модель человека с рациональными ожиданиями, приходится вводить в анализ некоторую странность в поведении экономического субъекта, которая выглядит искусственно по сравнению с реальными психологическими факторами.

Следующая тема наряду с экономическими циклами, в которой наиболее ярко проявляется нерациональная часть природы человека и которая поэтому вызывает особые трудности для экономической науки, – это предпринимательство. Если циклами я должен был заниматься по долгу службы, то интерес к предпринимательству возник у меня благодаря раннему и случайному знакомству с творчеством Йозефа Шумпетера, о котором я расскажу ниже. Подпав под мощное влияние Шумпетера, я настолько увлекся темой предпринимательства, что даже читал спецкурс по теориям предпринимательства на экономическом факультете МГУ и написал брошюру [5] , которая была одной из первых попыток легитимировать эту тему в отечественной политической экономии. Текст параграфа, пожалуй, теперь не кажется настолько же оригинальным, как раздел, посвященный теориям цикла (но обратите внимание на трактовку Зомбарта и Шэкла), в нем отсутствует анализ более новых моделей Марка Кассона и Уильяма Баумоля, которые пытались выполнить сложную задачу по встраиванию предпринимателя в неоклассическую теорию.

В целом я бы, наверно, не стал повторять сегодня гипотезу о ранжировании экономических проблем по удельному весу рационального поведения и специализации неоклассики на более рациональных рынках, а альтернативных течений – на менее рациональных. Методы исследования в экономической науке, как мне теперь представляется, меньше зависят от предмета исследования, чем казалось во время написания данной книги. Теперь я склонен думать, что большее значение имеет выбранный уровень абстракции, чему посвящена опубликованная в сборнике статья 2013 г. [6]