Не сработало.

Но все это уже позади. Те полгода были тяжелым периодом в жизни Луизы. Теперь, обретя новый дом, она сможет лучше себя контролировать.

В это было бы легче поверить, если бы Конор не жил в Филадельфии.

И если бы она не хранила в столе его фотографию.

Дверь внезапно распахнулась, и Луиза вздрогнула.

— Расслабься, — в руках у вошедшей Эйприл были коричневый бумажный пакет и два стаканчика с кофе на картонном подносе. — Ты весь день ничего не ела. У нас обеденный перерыв. И никаких разговоров о работе.

— Спасибо, — Луиза посмотрела на статьи. Если спрятать их слишком быстро, это привлечет внимание. Она заставила себя медленно собрать бумаги. — Ты лучшая.

Эйприл положила угощения на стол. Луиза взяла стакан, подписанный черным маркером буквой «Л».

— Знаю, — Эйприл вытащила два сэндвича из пакета. — Индейка или тунец?

Луиза, сделав глоток, выбрала индейку. Она осторожно откусила, почувствовав, что действительно проголодалась.

— Вкусно.

— Есть еще кексы. — Эйприл достала маленькую белую коробочку из кондитерской. — Кексики делают мир лучше.

— И спорить не буду.

Луиза откусила от бутерброда еще кусочек. Очевидно, бекона не пожалели. Праздник для вкусовых рецепторов.

Эйприл заметила фотографию раньше, чем Луиза смогла убрать ее в папку.

— Милая, не надо прятать. Все в музее знают о твоей прошлой работе. Эти статьи тут передавали из рук в руки. На самом деле, это одна из причин, по которым Кьюсак тебя нанял, — Эйприл села в кожаное кресло у стола.

— Не понимаю.

— Я случайно подслушала, как Кьюсак говорил одному из членов совета, что это шанс получить первоклассного куратора по низкой цене. Он сказал, что на твое место взяли кого-то гораздо менее квалифицированного. Музей в Мэне, видимо, хотел сократить бюджет.

Сердце Луизы сжалось. Но решение директора имело смысл. У музеев, особенно небольших, очень ограниченное финансирование, а недавний экономический спад значительно повлиял на размеры грантов и пожертвований. Кто бы мог подумать, что ситуация, приведшая ее в Филадельфию, повторится снова?

— Уверена, репутация твоего отца тоже сыграла роль.

Это было еще одним ударом. Даже второстепенная должность досталась Луизе не благодаря заслугам. Отец жил сейчас в Стокгольме. Он был известным экспертом в области захоронений викингов, и Луиза невольно заимствовала его академический авторитет. Она никак не могла повлиять на события в Мэне, а теперь и в Филадельфии, и, тем не менее, ее карьера была под угрозой. Она постаралась подавить приступ жалости к себе — совершенно неуместное чувство, когда жестоко убита молодая женщина.

Эйприл взяла вырезку из газеты.

— Я уже видела эту фотографию. Кто это? — она поднесла к носу очки в красной оправе.

На фотографии Конор, отвернувшись от Луизы, смотрел в камеру. Он был в ярости из-за назойливости журналистов. Гнев ожесточил его резкие черты лица, а щетина придавала облику брутальности. Байкерские ботинки и кожаная куртка дополняли образ плохиша.

— Его зовут Конор Салливан. Его семья владеет баром в южной Филадельфии.

— Он живет здесь? — Эйприл поджала губы и приподняла бровь. — Прошу, скажи, что ты с ним встречаешься, и лучше в подробностях.

— Нет, не встречаюсь.

Что бы она почувствовала, снова встретившись с Конором? Волна жара вновь окатила Луизу.

Эйприл вскинула брови и посмотрела поверх очков.

— Он что, мудак? — спросила она с присущей ей прямотой.

— Нет.

Эйприл хмыкнула, глядя на фото.

— Горяч.

Сексуальность Конора сомнений не вызывала.

— У нас мало общего, и мы встретились в жутких обстоятельствах. Не думаю, что он заинтересован во встречах со мной.

Эйприл внимательно вгляделась в фотографию.

— Луиза, может, он и не смотрит на тебя, но язык его тела достаточно красноречив. Он практически тискает тебя. Если бы меня так оберегали… Интересно, ему нравятся женщины постарше?

Луиза не сдержалась и прыснула.

— Признаю, он симпатичный.

Она вгрызлась в бутерброд. Разговор с Эйприл отвлек Луизу и успокоил желудок, чего помощница и добивалась. Луизе было сложно общаться с людьми, но честность и юмор Эйприл, а также собственная решимость не быть одиночкой, подобно воде, точащей камень, пробили ее защитную оболочку.

— Дорогая, назвать его симпатичным — это как назвать Давида Микеланджело милой статуей. — Эйприл принялась обмахивать себя.

— Плохие мальчики не совсем мой типаж.

Эйприл покачала головой.

— Это не мальчик. Это мужчина.

Дверь снова открылась, и в кабинет влетела Зои, интерн Луизы. Ей только что исполнился двадцать один год, но ее высокая фигура сохранила подростковую угловатость. С длинными каштановыми волосами, стянутыми в хвост, она выглядела моложе своих лет. Ее карие глаза были широко раскрыты.