— Напиши об этом в графе «показания осужденного», — равнодушно повторил начальник.

— А это кто-то прочитает?

Лекетой промолчал. Чоно показалось, что он смеётся там за зеркальным забралом. Невиновного человека осудили на двенадцать лет, что может быть смешнее?

— Это кто-то прочитает? — он повысил голос, чувствуя, как краснеет от напряжения. — В чём смысл апелляции?

Лекетой взял планшет и хотел спрятать в стол, но Чоно схватил его за перчатку:

— Нет-нет, я напишу… Извините…

Саша вернулся в отдел мушек и протянул Егору руку:

— Привет!

Пальцы длинные и сильные, ладонь шершавая и сухая. Егор задержал эту руку в своей, перевернул и погладил мозоли большим пальцем:

— Это где ты умудрился?

— Да мы вчера на Свирь ездили, облавливали пару мест. Мотора с собой не было, так я на вёслах.

— А с кем ты был? Поймали что-нибудь?

— С дядей. Краснопёрку поймали, — улыбнулся Саша. — Но мы не на рыбалку ездили. Дядя хочет оборудовать небольшую базу на Свири, мы присматривали домик. Сейчас на внутренние направления большой спрос — кризис, народ экономит…

Его рука всё ещё лежала в ладони Егора, и Саша не торопился её вынимать. Егор водил пальцем по твёрдым бугоркам мозолей, надавливая на каждый, словно на клавиши пианино. Не хотелось отпускать эту руку.

— Ну да, ваши Мальдивы не всем по карману, — сказал Егор неожиданно хриплым голосом. — Да и не всем охота ловить пираний. Они, наверное, невкусные, эти пираньи.

— Барракуды. На Мальдивах — барракуды.

Тепло Сашиной руки переливалось в Егора, заполняло вены и артерии, нагревало всё тело — от затылка до пальцев на ногах. Вот уж кто настоящий янь — греет и сушит всё вокруг себя, как калорифер. С сожалением Егор отпустил руку.

— Слушай, я хотел с тобой поговорить. Давай сходим куда-нибудь, как освободишься. Ты до скольких работаешь?

— Да я по воскресеньям вообще выходной, но сегодня дядя попросил выйти. Но я могу отпроситься! Покупателей немного, он меня отпустит.

— Отлично!

Они подошли к хипстеру с пауком на шее, который сидел за кассой у входа в магазин.

— Артём, это Егор Молчанов, автор «Живучки». Помнишь, я тебе рассказывал? — Саша обернулся к Егору: — А это мой дядя, Артём Красильников. Знакомьтесь.

Артём привстал, протягивая руку:

— Ах, так вот кто написал «Живучку»! Рад познакомиться! Шурик мне все уши прожужжал: Егор Молчанов то, Егор Молчанов сё. Он тебя обожает! Я тоже. Считаю, что ты лучший писатель России — ну, из фантастов. А другие жанры я не читаю и никого не знаю. Можно с тобой сфотографироваться?

Егор не успел ответить, как Артём выбрался из-за кассы и пристроился рядом, навалившись плечом: он был такой же высокий, как Егор. Саша снял их на телефон. Егор сказал:

— Я хочу забрать Сашу, если ты не против. Разговор есть.

— Да без проблем, — ответил Артём, — я и один справлюсь. Только, Шурик, купи мне что-нибудь перекусить, я с утра не ел.

— Хочешь пирожок с кефиром?

— С чем пирожок? Купи мне лучше банан и банку «Адреналина».

В «хонде» Саша быстро освоился и вёл себя как дома. Разложил на коленях полиэтиленовые пакеты и салфетки, открыл бутылки с кока-колой и протянул Егору толстую пахучую шаверму.

— Ну вот зачем ты? Я не ем эту гадость. Я хотел пригласить тебя в какое-нибудь нормальное место и поесть нормальной еды. Поболтать в спокойной обстановке.

— Это нормальная еда, — возразил Саша, откусывая от шавермы огромный кусок. — Я знаю этого турка, у него все местные покупают. Ешь, не бойся. Это божественно!

Листок капусты высунулся у него изо рта, и Саша втянул его обратно с сочным хлюпающим звуком.

— Бофественно, — передразнил Егор и осторожно надкусил свёрток из лаваша.

Густой и ароматный чесночный соус хлынул на язык. Огурчики хрустели, куриные ломтики таяли во рту. Конечно, вкусно. Если постараться забыть, что это шаверма из турецкой забегаловки у метро «Сенная площадь». Егор наклонился вперёд, чтобы не обляпаться, и посмотрел на Сашу. Тот тоже согнулся в три погибели, обложившись салфетками. По стёклам «хонды» струилась вода, дождь стучал по крыше. Казалось, они сидят в палатке на берегу реки или в лесу, вдали от людского жилья, или вообще на другой планете. Вдвоём в своём отдельном мирке, в уютном защитном коконе, а все остальные — далеко-далеко. Может, и нет никого кроме них.