Плакат сняли.

– Какой вам портрет? – Она открыла широкий верхний ящик.

Он шагнул ближе; ящик был набит фотографиями топорного черного лица восемь на десять. Пастор Тейлор встала и растасовала кипу случайных снимков поверх других снимков.

– У нас шесть разных. Очень удачные. Боюсь только, они у меня не рассортированы. Пришлось просто свалить в ящик. Ну-ка поглядим, может, наберем колоду…

– А. Я-то думал…

Она бросила свое занятие, не сняв улыбки с лица.

На фотографиях в ящике – только голова.

– Не. – Его совершенно обуяло смущение. – У вас, мэм, наверно, нет тех, которые я ищу. Мне один человек сказал, что взял у вас, и, видимо… короче, извините…

– Но вы же сказали «плакаты», нет? – Примечанием к собственной недогадливости она закрыла ящик и глаза. – А, плакаты, ну конечно! – Она обогнула стол; носки туфель пинали подол сутаны изнутри. – У нас есть два. После статьи мистера Калкинза про луну готовится третий.

У стола стояли картонные коробки с портфолио размером. Пастор Тейлор потянула одну за клапан.

– Вы хотели это?

– Вот правда, вряд ли у вас есть…

Голый и с привставшим членом, одной ладонью обняв яйца, Харрисон привалился к какому-то толстому дереву. Нижние ветви клонились под грузом листвы. Черная собака позади Харрисона – вполне возможно, Мюриэл – сидела на палых листьях, вывалив расплывшийся в расфокусе язык. Закат сыпал бронзу сквозь коричневое и зеленое.

– Снимали с задником, у нас в подвале церкви, – сказала пастор. – Но, по-моему, неплохо получилось. Вы хотели этот?

– Нет… – ответил он слишком тихо и слишком поспешно.

– Тогда, значит, этот.

И она метнула пачку на стол.

– Ага… да. Точно, – и все равно воспоминание ошеломило.

Она отшелушила плакат от его брата-близнеца и принялась скатывать в трубочку.

– Ну, очевидно. Пока не напечатают новые, – (куртка, гениталии, колени, сапоги и багряный фон всползали в белую трубку, вертевшуюся в темных пальцах), – других у нас нет. Держите. Я вам резинку дам. – И она шагнула к столу.

– Слышьте, – сказал он, смятенное изумление заслоняя агрессивной глупостью, – а почему у вас… – Он осекся, поскольку вопрос внятно и недвусмысленно перебила идея попросить и другой плакат. – Почему у вас тут такое? Почему вы это раздаете?

Лишь позднее он сообразил, что, вероятно, ее простодушное удивление изображалось с таким же расчетом обезоружить, как и его простодушие. Опамятовавшись, она ответила:

– Они очень популярны. Мы не хотим отставать от времени, плакаты пользуются спросом… и нам их напечатали бесплатно – видимо, в основном поэтому. Тот, первый, расходится очень хорошо. А этот, – она указала на плакат у него в руках, – не так востребован.

– Да?

Она кивнула.

– Не, я спрашиваю, почему…

Она взяла со стола резинку и раздвинула пальцами, примериваясь надеть на бумажную трубку. Пальцы, стянутые резинкой, на миг напомнили его орхидею. С расстановкой, словно что-то окончательно про него решив, пастор произнесла:

– В этом городе бедняки – а в Беллоне это в основном черные – всегда были обделены. А теперь обделены еще больше. – Она посмотрела на него, и в ее взгляде он узнал просьбу о том, чего и назвать-то не умел. – Мы обязаны дать им, – она потянулась к плакату, – хоть что-то. – Красная резинка щелкнула по трубке. – Мы обязаны. – Она сложила руки. – В прошлую нашу встречу я подумала, что вы черный. Ну, вы же смуглый. Но я уже подозреваю, что нет. Приглашение на службу все равно в силе. – И она вновь просияла. – Постараетесь?

– Ой. Ну да. – Он махнул плакатом; он и раньше догадывался, что на службу не придет. А сейчас решил не возвращаться сюда больше никогда. – Конечно. Сколько я вам должен за… это? – Рука в кармане ощупывала мятую купюру.

– Бесплатно, – ответила она. – Как и все прочее.

Он сказал:

– А, – но рука не выпустила влажную бумажку.

В вестибюле он обогнул коренастую черную женщину в темном пальто, слишком плотном для такой жары. Она подозрительно поморгала на него из-под черной шляпки, прижала к груди пакет и пошла дальше к кабинету. Наслушавшись сначала Кошмара, а теперь вот пастора Тейлор, он гадал, куда же провалились все беллонские черные – ему их попадалось всего ничего. С плакатом под мышкой он поспешно нырнул в вечер.

– Здрасте! – сказала миссис Ричардс; глаза распахнуты и сонны. Рука сжимает ворот халата. – Заходите, Шкедт. Заходите. Я не поняла, куда вы вчера подевались. Мы ждали, что вы спуститесь к нам. Поужинаете.

– Ой. Ну, я когда закончил, подумал… – Он пожал плечами и вошел. – А кофе у вас сегодня есть?

Она кивнула и ушла в кухню. Он зашагал следом, и тетрадь захлопала его по ноге. Миссис Ричардс сказала:

– Вы так исчезли – я подумала, что-то случилось. Я подумала, вдруг вы больше не придете.