– Клянусь, эти собаки великолепной породы! Надобно поблагодарить принцa собственноручным письмом.

– Может быть, ваше величество найдете время написать и другое к его высочеству.

– Зачем, Барада?

– В ответ на его настоятельные просьбы относительно брака с принцессою Генриеттой, вашей сестрою.

– О, это дело кардинала, и я думаю, что оно уже приходит к концу.

– Во всяком случае я поздравляю ваше величество, что вы по собственному побуждению послали в Лондон маркиза Эффиа и графа Бриенна.

– По моему собственному побуждению, – повторил Людовик XIII, сверкнув черными глазами: – Да разве же может и быть иначе? Я хочу, маркиз, чтобы вы знали, что если мы иногда вверяем кардиналу кормило правления, то мы умеем в нужное время держать его в своих королевских руках, ревностно заботясь о благосостоянии наших подданных.

– Я это знаю, государь, – отвечал Барада с поклоном. – И у меня в кармане есть доказательство, что английский король считает вас величайшим государем в мире.

– Какое? – спросил король, снова потягиваясь на кровати.

– Письмо Бриенна.

– Прочтите, маркиз.

– Ваше величество простите некоторые лёгкие рассуждения моего друга касательно английского короля?

– Посмотрим, если они покажутся забавными. Во всяком случае, читай.

И Барада начал.

«Не малое было затруднение, чтобы решить, кому долженствовала предстоять честь приветствовать, его британское величество; ибо мы знали, что посланники должны говорить по-латыни и что он мало обращает на них внимания, если они не с длинными бородами. Между тем, мы оба не слишком учёны, и не слишком бородаты. После зрелого обсуждения слово осталось за мною, так как Эффиа признал, что у меня на подбородке больше признаков возмужалости и в голове больше воспоминаний классицизма.

Надобно заметить, что английский государь менее склонен к политике, нежели к ученым спорам; он ловится на фразы своих любимцев и ослепляет их риторическими фигурами, что является причиною ложных взглядов его на дела, которые обсуждает он с помощью, силлогизмов и индукций, как профессор коллегии…»

– Друг ваш, однако же, не жалеет дерзостей относительно короля, моего брата, – перебил Людовик, приподняв немного голову, – впрочем, нужды нет, продолжайте.

– Слушаю, ваше величество. «Странно, что в ответ на мою речь, Яков I дал нашему знаменитому государю, Людовику XIII, титул короля Французского и Наваррского, вопреки английским грамотам, в которых, его христианнейшее величество именуется королем французом, на том основании, что если народы признают этого государя и ему повинуются, то территория французская принадлежит англичанам.»

– Да! – воскликнул король, вскочив: – Пусть попробуют овладеть этою территориею! Клянусь султаном моего отца – я приму их по-свойски!

– Вы изволите видеть, государь, что король Яков сам отказался в пользу вашего величества от неприличия безумных притязаний.

– Если рассудить, то подобное самохвальство может не прийтись к по вкусу французскому королю с пылким сердцем. Оканчивайте письмо.

– «За обедом, который дал нам король, его величество, встав перед десертом, налил свой золотой кубок вином и сказал: «Я пью за здоровье французского короля и за вечный союз дворов Сен-Джеймского и Луврского.» Потом он послал кубок королевскому принцу чрез первого министра герцога Бэкингема, который подал чашу, преклонив колено. После этого он поднёс её мне, а от меня она перешла к Эффиа».

– Этот тон приличнее, сказал Людовик XIII, вставая. – Теперь я надеюсь, что с помощью брака сестры моей Генриэтты с принцем Уэльским я буду в состоянии с Божьей помощью наказать гугенотов моего королевства, не встречая препятствий со стороны англичанина. А теперь поедем, поохотиться в Венсен.

С этими словами Людовик снял со стены лёгкий карабин, для которого сам выковал огниво и потом украсил драгоценною инкрустациею. Он вышел из оружейного кабинета, последуемый маркизом Барада, и скоро во всех частях дворца paздавались звуки рога.

Помимо томления и мрачного расположения духа Людовика XIII, в нём иногда замечались проблески нравственной отваги, искры величия и, может быть, обычная апатия этого государя скорее происходила от его физической организации нежели от несовершенства характера. Достойный наследник Генриха IV в этом отношении, Людовик любил военную славу. Будучи еще молодым, он смело встречал опасности войны, с которою был уже довольно знаком. Ему нравились все телесные упражнения, и он исполнял их искусно и грациозно; но охота была любимою его страстью. Такая явная приверженность к столь утомительному развлечению доказывает обыкновенно сильный и пылкий темперамент, но здесь этот признак оказывается обманчивым. К женщинам Людовик XIII чувствовал какое-то отвращение; их самые соблазнительные прелести внушали ему как бы род ужаса. При их приближении натура его не только молчала, но даже возмущалась. Вот причина той целомудренной репутации, которую приписывали царедворцы этому государю; вот причина дикой суровости его нрава и ненависти его ко всякому роду дебошам и дебоширам. Сюда же относится и бесплодие Анны Австрийской после десятилетнего супружества, и печальное оставление этой государыни.

Вследствие довольно неудачной организации, не чувствуя никакого глyбокого ощущения, он предавался только поверхностным. Когда время не позволяло охотиться, он запирался с своим провожатым, забавляясь ребячеством, предаваясь какому нибудь механическому занятию, рисованию, музыке. Искусство сочинения также было не чуждо его величеству, и в этом роде произведений, естественно драматизм выливался из его души, склонной к печали. В двадцать лет он положил на музыку похоронную обедню, которую велел исполнить в своей часовне.