Со временем и благодаря непрерывному приложению усилий наступит глубокое понимание того, что друзья, безразличные люди и враги – одно и то же, неотличимое по чувству от собственной личности. Сознание может пойти еще дальше и распространить любовную доброту, струящуюся из космоса, на все живое. Практика сделается полностью бессловесной, но полной глубокого чувства. И именно такое же отношение будет ответом извне…

В тот вечер Бхаттхачан оставил меня наедине с новым опытом, и я отчетливо понял, сколь мощный источник силы получил в свое распоряжение.

На следующий день, после экскурсии по реабилитационному центру мы с Матилалом были приглашены к настоятелю на чаепитие.

За чаем завязалась беседа. Разумеется, не обошли и тему психологических последствий цунами, в частности вопрос об «эпидемии призраков». Данная проблема была глубоко изучена настоятелем, поскольку многие из подотчетных ему монахов участвовали как добровольцы в поисках погибших и организации массовых захоронений.

– Ваши монахи видели призраков? – поинтересовался я.

– Разумеется, они могли бы их видеть, если бы не практиковали сосредоточение сознания, то есть состояние, которое европейцы именуют медитацией.

– Вы хотите сказать, что они непрерывно сохраняли медитативное состояние, выполняя поисковые работы и занимаясь прочей деятельностью?

– Совершенно верно. В противном случае только на призраков им и пришлось бы глазеть, – отвечал он с юмором.

Юмор досточтимого Бхаттхачана не показался мне кощунственным. Буддисты, особенно монашествующие, придерживаются того убеждения, что смерть – лишь промежуточный этап в безначальном круговороте рождений. Уйдя из этой жизни, любое живое существо обязательно рождается снова и снова. А поэтому нет особого смысла чрезмерно скорбеть об усопшем. Следует поступать иначе – достойно исполнить погребальный ритуал и молиться о том, чтобы сознание, покинувшее мир людей, обрело благоприятное новое рождение – человеческое или божественное. Монахи, особенно образованные, культивируют в себе невозмутимое и даже юмористическое восприятие смерти. Но в то же время им свойственно глубокое сочувствие к страданиям живых, тонкое понимание психологических трудностей, связанных с утратой близких.

Бхаттхачан вовсе не считал «эпидемию призраков» ни массовым психозом, возникшим в ситуации катастрофы, ни галлюцинаторным синдромом – следствием пережитого стресса. Он, подобно нам с Матилалом, рассматривал это как восприятие фантомных явлений. Но с той лишь разницей, что данные феномены, по его мнению, обусловлены одновременным выбросом в энергоинформационное поле планеты огромной массы предсмертных переживаний – удивления перед внезапным бедствием, мгновенного осознания беспомощности перед силой стихии, страха за судьбу близких и ужаса перед неминуемой собственной гибелью.

Этот вдумчивый человек отнюдь не стремился ограничить свои размышления о причинах банальными рассуждениями о безнравственности современного общества и кармических прегрешениях. Его подход к проблеме был значительно шире, и мы принялись обсуждать энергоинформационную природу различных фантомных явлений. Бхаттхачан первым заговорил о перемещениях во времени, и по просьбе Матилала я пересказал ему ту историю об исчезновении поезда с детьми, которую поведал нам Максим. Настоятель выслушал меня очень внимательно, а затем спросил:

– В чем, по вашему мнению, состоит главная сложность объяснения этого случая?

– Сложностей много, и трудно отделить главное от второстепенного. К примеру, непонятно, почему взрослые люди, педагоги, не попытались обратиться к окружающим, то есть к нашим современникам, за помощью и содействием, а предпочли пассивно ожидать возвращения в 1952 год?

– Вы рассуждаете, доктор, исходя из того, что перед ними стоял реальный выбор – остаться в будущем или вернуться назад, в свое время. У них не было такого выбора. Конечно, эти учителя являлись людьми сталинской эпохи, и им показалась чуждой и враждебной обстановка Санкт-Петербурга 90-х годов, Но дело не в этом.

– А в чем же? – включился в разговор Матилал.

– Когда поезд попал под воздействие аномальной зоны, внезапно образовавшейся на пути следования, произошла дематериализация и людей, ехавших в нем, и самого пассажирского состава. В будущее спроецировались их энергоинформационные двойники, одушевленные голограммы, так сказать. Сами эти фантомы считали себя и свой поезд-призрак реальными, однако не были таковыми в полной мере в силу своей невнимательности. Наши современники, узревшие на вокзале этих визитеров из прошлого, воспринимали именно призраков, но не понимали этого.

– И что же? В этом своем призрачном состоянии люди ничего не могли сделать, не имели свободы воли? – продолжал интересоваться мой друг.

– Вы, Матилал, увлекаетесь книжками, повествующими о путешествиях обычных людей во времени? Писатели любят сочинять истории о том, как какой-нибудь безответственный чудак попал в будущее или прошлое и что-нибудь там по своему произволу натворил, а потом вернулся в настоящее и обнаружил результаты своих действий. Подобные сюжеты, как я слышал, положены в основу множества западных кинофильмов, особенно голливудских. Но все это наивные выдумки. Те, кто действительно серьезно занимается созерцанием, духовной практикой, знают по собственному опыту, что вполне возможно навестить не только будущее или прошлое, но и параллельные миры, отстающие от нашего либо обгоняющие его на столетия или всего лишь на краткий миг. Но действовать в другом времени и в параллельных мирах гость не может именно потому, что появляется там в качестве фантома. Он способен приобрести в подобных путешествиях новые знания, испытать сильные эмоциональные переживания, а иногда и вступить в поверхностный контакт с окружающими. Но что бы он ни попытался сделать, ни к каким следствиям это не приведет. Когда исчерпает себя энергия, переместившая призрак в другой мир или в иное время, он немедленно возвратится туда, где протекает его реальное существование.