Мне осталось выяснить, что Заступа скажет о ноже, хотя и без этого все было ясно. Заступу придется этапировать обратно в места заключения.

Проскурин сник, сидел тихо и ждал.

— Значит, вы подрезали?

— Ну я же, я! — крикнул Заступа.

— Каким ножом?

— Ножом? Обыкновенным. Сам делал, — ответил не задумываясь.

— Нарисуйте, — предложил я ему и положил перед ним чистый лист бумаги и карандаш.

— Видите ли, я не художник. И зачем это вам, начальник?

— Для дела.

Он насупился, почесал затылок, что-то залепетал про себя и попросил закурить.

— Ну, ну, рисуйте, — подгонял я его.

Но Заступа тянул, ерзал на стуле, понимая — его загнали в угол. Встала новая проблема — придумать нож. Тем более, предлагалось его нарисовать. Нож, которого он никогда не видел.

— Нарисуйте вы, а я расскажу, — хотел схитрить Заступа.

— Сам же делал! И не помнишь? — не выдержал Проскурин.

— Забыл, — буркнул недовольно Заступа.

Прошло еще полчаса, а Заступа все торговался, отказывался рисовать, затем вскочил, прошелся по кабинету, сел, придвинул бумагу и нарисовал нож в виде пики.

— Вот такой примерно, — произнес неуверенно.

— А размеры? — поинтересовался я. — Укажите!

— Я не мерял, — буркнул Заступа.

— Нож был при вас? — уточнил Проскурин.

— Да, да, вот здесь в карманчике, — живо ответил Заступа, показывая боковой внутренний карман своего пиджака.

— Понятно, — согласился я.

— Все как на духу, — оживился Заступа. — А вы не верите.

— Ну, а сейчас мы сделаем маленький эксперимент, — сказал я, обращаясь к Заступе. — Вы не возражаете?

— Хм, гражданин следователь, можно и не один, — улыбнулся он. — Я же признался!

— Вот вам линейка, положите ее в карман вместо ножа. — Я дал Заступе линейку длиной двадцать пять сантиметров. (Раневой канал убитого был точно такой длины).

Схватив линейку, он покрутил ее в руках, а затем расстегнул пиджак и стал вкладывать ее в карман, где, как он утверждал, находился нож.

Но как он ни старался, линейку туда спрятать не мог. Она торчала из-под воротника, упираясь в подбородок.

Заступа разозлился, закурил и впился в меня налившимися кровью глазами.

— Смеешься, начальник? А вообще-то нож короче был…

— Нет, Заступа! — сказал я. — Хватит комедию ломать.

— А что, я же признался, — вспыхнул он. — Хотел помочь следственным органам. А выходит…

— Перейдем ближе к делу, — оборвал я его. — Послушайте меня.

— Постараюсь, — он насторожился.

— Во-первых, тот человек умер сразу, на месте. Так что не сходятся у вас концы с концами.

— Не может быть! — вскочил Заступа.

— Успокойтесь и слушайте дальше…

Несмотря на то, что я выложил перед ним все козыри следствия, а они были явно против него, и доказал, что его версия гроша ломаного не стоит, Заступа не сдавался.

— Подождите, подождите, гражданин начальник. Шутишь?! Я его только подрезал. Живой же он. Мне так сказали…

— Какие шутки, когда речь идет об ответственности за убийство.

Я раскрыл двенадцатую страницу дела и прочитал заключение судебно-медицинской экспертизы. Заступа не поверил мне. Пришлось дать ему дело в руки. Он прочитал заключение дважды. Лицо у него словно закаменело, он о чем-то думал, а затем вскочил на ноги, ударив себя ладонью по лбу.

— Эх, и дурак же я! Зачем все это придумал?

— Нет-нет, вы не придумали, а взяли преступление на себя, — перебил я его. — Лучше назовите того, кто рассказал вам о нем.

Вытаращив глаза и пожав плечами, он буркнул:

— Не помню, я не убивал мужика… не…

Вновь наступила пауза. Заступа заерзал на стуле, опустил голову.

— Рассказывайте дальше.

— Что тут гутарить? Вы и так мне не верите — махнул рукой Заступа.

— Если правду скажете — поверим, — вмешался Проскурин.

Заступа поднял голову.

— Если расскажу правду, заслужу снисхождение? — начал торговаться Заступа.

Но сразу рассказывать не стал. Я понимал — душа у него раздвоилась. Ему не хотелось выдавать своего человека, такого, как и сам, преступника.