В юности Уильямс был патологически застенчив и, встретившись с кем бы то ни было взглядом, заливался краской. Неудивительно, что в своем первом заграничном путешествии он должен был испытывать парализующую тревогу. Но и случившийся уже на борту «Гомерика» инцидент тоже мог сыграть тут свою роль. Во время плавания Том проводил немало времени, вальсируя с двадцатисемилетней женщиной, инструктором по танцам. «Я в те дни был превосходным танцором, и мы „все плыли по полу: и плыли, и плыли“, как это описала бы Зельда» [30] . В какой-то момент он случайно услышал ехидный намек на свою сексуальную ориентацию, сделанный ее приятелем с необычным именем Кэптен де Во. Это чрезвычайно взволновало Тома, хотя истинный смысл он понял много позднее. А этот человек спросил: «Ты догадываешься, кем он станет?» – на что танцовщица ответила: «В семнадцать лет ни в чем нельзя быть уверенным».

Группа двигалась из Парижа в Венецию, Милан и Монтрё, и Том продолжал писать домой бодрые письма, описывая виденные им горы и замки. Он не упоминал о своих страхах, но, когда путешественники добрались до Рейна, уже не сомневался, что сходит с ума. Страхи, как он объяснял позднее, были сопряжены с чувством, что «процесс мышления является ужасно сложной тайной человеческой жизни». Перелом произошел в Кёльнском соборе. Том преклонил колени и стал молиться. Остальная группа уже покинула собор. Свет лился сквозь витражные стекла цветными потоками. И случилось чудо. У Тома возникло необъяснимое чувство, что его коснулась неведомая рука: «…и в то же мгновение фобия отлетела от меня легко, как снежинка, хотя давила она на мою голову с огромной тяжестью чугунной плиты». Религиозный юноша, он был уверен, что то была длань Иисуса.

Неделю он был счастлив, но в Амстердаме страхи вернулись. На сей раз он избавился от них почти сразу, сочинив стихи об умиротворении, которое нисходит при мысли, что ты лишь один среди множества других, не менее сложных существ. Стишки сами по себе довольно слабые («Я слышу их смех и вздохи / Гляжу в мириады глаз»), но сам опыт оказался плодотворным. В «Мемуарах» он размышляет, насколько важно осознавать свою принадлежность к общности, и не только для него самого, но для любого, кто пытается достичь душевного равновесия: «…осознание того, что ты член огромного человечества с его разнообразными нуждами, проблемами и чувствами, не какое-то уникальное создание, а один из множества себе подобных».

Это было полезное прозрение. Тома Уильямса, который вскоре станет Теннесси Уильямсом, страхи будут терзать всю жизнь. Многие вещи, в которых он думал найти излечение и успокоение, оказались разрушительными, в том числе приверженность к алкоголю. И способность растворять свою тревогу, вглядываясь в окружающий мир, так и не помогла ему в полной мере сохранить психическое здоровье. Но наделила даром сопереживания, важнейшим достоинством драматурга.

Ночью в «Элизе» я почти не сомкнула глаз, а под утро в коротком сне мелькнула шипящая кошка. Намеченные встречи были мне в новинку: интервью с психиатром и присутствие на собрании Анонимных алкоголиков. Мой таксист тоже оказался новичком в Нью-Йорке, так что мы ухитрились заблудиться по пути к Больнице Рузвельта на углу Десятой авеню и 58-й улицы. Институт аддиктологии находился на девятом этаже, и коридор там всё время заворачивался внутрь, как раковина улитки. Когда меня довели до директорского кабинета, я уже полностью потеряла ориентацию. Мне казалось, что я нахожусь где-то в глубине здания, когда я с изумлением увидела перед собой окно. Книги на полках во славу порядка располагались по цветам, от лиловых к фиолетовым, от бирюзовых к зеленым.

В прежние времена Институт аддиктологии назывался Центром Смитерса по изучению и лечению алкоголизма. Здесь лечились Джон Чивер и Трумен Капоте, но вылечиться удалось лишь первому. Тогда, весной 1975 года, институт помещался в особняке под номером 56 на 93-й Восточной улице. «Здание великолепно и вовсе не обшарпанное, – писал Чивер в одном из писем во время своего добровольного заточения. – Здешние обитатели – это сорок два наркомана и клинических алкоголика» [31] . Соседями Чивера по палате были аферист, моряк, балетный танцор и неудачливый немец-лавочник, который все ночи напролет разговаривал во сне: «О вас карашо позаботились? Вас карашо обслужили?» «Чива» был очень удручен (вот уж поистине не место для такого утонченного янки) и шумно жаловался весь месяц своего заточения, но это отрезвило его и, вероятно, спасло ему жизнь.

Чтобы понять, как разумный человек может оказаться в подобном месте, необходимо для начала выяснить, как глоток водки или шотландского виски действует на организм человека. Алкоголь (этанол) оказывает и отравляющее, и подавляющее действие на центральную нервную систему, с широким спектром воздействий на мозг. Попросту говоря, он вмешивается в активность нейромедиаторов – химических веществ, посредством которых нервная система передает информацию по всему организму. Воздействие алкоголя можно разделить на две категории. Он активирует пути удовольствия/подкрепления посредством дофамина и серотонина. В терминах психологии этот эффект известен как позитивное подкрепление, поскольку продолжение дегустации доставляет удовольствие.

Но алкоголь вызывает также и негативное подкрепление. В мозге есть два типа нейромедиаторов – тормозные и возбуждающие. Тормозные нейромедиаторы подавляют деятельность центральной нервной системы, а возбуждающие – стимулируют. Когда мы глотнули алкоголя, он начинает взаимодействовать с рецепторным участком тормозного нейромедиатора, называемого гамма-аминомасляной кислотой, или ГАМК, имитируя его действие. В результате возникает седативный эффект, ослабляется активность мозга. Кроме того, алкоголь блокирует рецепторный участок возбуждающего нейромедиатора: N-метил-D-аспартата, или NMDA (подгруппы глутаминовой кислоты, самого распространенного возбуждающего нейромедиатора), предотвращая его действие. Это также уменьшает возбуждение, хотя и иным путем.

Этот-то седативный эффект и позволяет алкоголю так мастерски снижать наше напряжение и тревожность. И позитивное, и негативное подкрепление управляют алкоголизмом, но по мере развития зависимости негативное подкрепление играет всё большую роль. В «Кошке на раскаленной крыше» Брик называет это «щелчком». «Щелчок в голове, после него наступает покой. Есть определенный предел, до которого я должен дойти, а когда я дохожу до него, раздается щелчок, вроде как… щелчок выключателя, только в голове…» [32]