Бросив на сына взгляд, он закинул пилюлю в рот и проглотил, отдавая пузырек обратно. Эрион внимательно проследил за этим, а потом кивнул, забрал бутылочку и вышел из палатки.

На самом деле препарат, который Харт дал своему отцу, не был лекарством от болей в голове. Это было редкое снотворное, о котором мало кто знал. Оно действовало незаметно. Человек, принявший пилюлю, не хотел спать сразу, но после того, как ложился ночью, погружался в такой глубокий сон, что его никто не мог разбудить до самого утра.

Он не хотел так поступать, но, судя по тому, как отец отмахнулся от разговоров о самочувствии, во всем этом было что-то не так. Именно поэтому Эрион решил проверить все тихо.

Для выяснения истинного положения дел он не стал обращаться к военному алхимику-лекарю, который всегда заботился о самочувствии генерала. Если тот сразу не нашел в состоянии отца ничего подозрительного, значит, либо не видит, либо делает вид, что не видит. Поэтому Эрион выбрал того, кому доверял сам. Этого человека он давно проверил, но на всякий случай решил, что потом, если лекарь ничего не найдет, повторит проверку.

Поздно ночью две тени проскользнули в палатку генерала. Эриону пришлось покрутиться днем, чтобы обеспечить им проход. Всё-таки отца охраняли со всей серьезностью.

– Господин лейтенант, если кто-то узнает, что мы вот так… – проблеял тихо и чуть плаксиво Акрас.

– А ты меньше болтай, и тогда об этом никто не узнает, – прервал лекаря Эрион.

Акрас Фелльял был во всем хорош. Талантливый, упорный, смекалистый, но иной раз слишком осторожный. А еще младший Харт не любил маску Акраса. Тот всеми силами пытался выглядеть как можно безобиднее и глупее, чтобы пустить пыль в глаза тем, кто заинтересован в его таланте. Эрион смог увидеть настоящее лицо Акраса, о чем сам Фелльял явно иной раз жалел.

Вздохнув печально, Акрас расправил плечи (к чему играть, если Эрион и так знает, какой он на самом деле) и подошел к постели, на которой лежал генерал. Наклонившись, Фелльял распростер руки над тихо спящим телом и прикрыл глаза. С помощью своей духовной силы некоторые алхимики способны были проводить что-то вроде диагностики организма, безошибочно отыскивая неполадки.

Чем дольше Акрас исследовал генерала, тем смурнее становилось выражение его лица. Под конец он и вовсе выглядел суровым. Закончив, Фелльял бросил на Эриона хмурый взгляд и кивнул, давая понять, что он обо всем узнал.

Спустя несколько секунд две тени покинули палатку.

– Ну? – спросил Эрион нетерпеливо, когда они вернулись к стоянке Харта.

– Вы были правы, господин лейтенант, с вашим отцом не все в порядке.

– Подробнее, – потребовал Эрион.

– Я нашел в его организме редкий яд.

Лицо Харта стало темным и грозным.

– Что он делает?

Акрас нервно облизнул губы. Его пугал такой вид Эриона. Сразу хотелось оказаться где-нибудь подальше.

– Он очень медленный. Его нужно принимать постоянно. Этот яд постепенно подтачивает способность контролировать свою духовную силу. Еще несколько месяцев – и господин генерал не сможет сражаться, а через полгода умрет из-за того, что его внутренние органы начнут отказывать один за другим.

– А голова болит, потому что…

– Потому что яд в первую очередь начинает разрушать именно мозг. Одно могу сказать точно – если он прекратит прием этого яда, то вскоре его организм придет в норму. Еще не поздно, господин лейтенант.

Эрион отрывисто кивнул, а потом прищурился. Кажется, предатели пробрались не только во дворец.

***

Леди Вильет нравились многие вещи. Например, ее завораживало сияние драгоценностей, приводил в экстаз шорох дорогой ткани, а мечты о власти доводили до сладких судорог. Её устраивала своя жизнь, но, как это часто бывает, кое-что она с радостью бы поменяла.

Больше всего ей мешал собственный муж. Нет, леди была благодарна ему, ведь он очень постарался для того, чтобы вознести ее новую фамилию до невиданных высот. Но ей этого все равно было мало. Леди Вильет казалось, что он мог постараться еще немного, чтобы поднять их выше. И вместо того, чтобы идти правильным путем, муж довольствовался достигнутым.

То, что супруга месяцами, а то и годами не было рядом, её не слишком волновало. В конце концов, их свадьба не имела ничего общего с любовью. И слава богу! Она видела, что с людьми делает это недостойное и низменное чувство! Нет, ей такого не надо. Она не хотела добровольно становиться рабой другого человека. Так что любовь ее совсем не прельщала. Вероятнее всего, из-за того, что единственным человеком, которому она готова подарить это чувство, была она сама. Но, конечно, сама себе леди Вильет в подобном никогда бы не призналась.

Физические проявления любви ее больше отвращали. Редкие контакты с мужем ее вполне устраивали. Как-то в прошлом она пыталась поцеловать другого мужчину, но от отвратительного запаха из чужого рта ее едва не стошнило.

Слыша от подруг о том, как они славно провели время с тем или иным кавалером, леди Вильет только незаметно кривилась, стараясь явно не показывать своего отношения к подобным действиям. В такие моменты она презирала всех этих женщин, считая их самыми настоящими шлюхами, и в душе гордилась своей добродетелью, чистыми помыслами и практически непорочным телом.