– А медь, выходит, дорогая, – поддержал его главарь в красной футболке. – Знаешь, сколько за кило дают? Триста рэ! Колокол, поди, пару центнеров весит, а? Мы уже и подсчитать успели: это аж шиссят тыщ, а может, и больше! Деньжищи какие! Ты подумай, мы ж с тобой поделимся.

Звонарь молчал, боясь открыть рот, будто разрастающийся внутри огненный клубок гнева мог при этом вырваться наружу и превратить наглецов в кучку пепла. А те, по всей видимости, истолковали его молчание по-своему, решив, что он впечатлен озвученной суммой, и загалдели наперебой с пылом солдат, штурмующих крепость, готовую пасть:

– Серьезно, дядь Юр, деньги-то хорошие!

– Хоть толк какой-то будет!

– Проживем мы без твоего тили-тили-бом!

– Конечно! Кому этот трезвон нужен? Этим сыт не будешь!

И вдруг замолчали, так же внезапно, как и начали. Наверное, по изменившемуся выражению лица Звонаря они догадались, что он не в восторге от их предложения.

Звонарь не стал отвечать им – не смог. Повернулся спиной и двинулся прочь, чувствуя затылком их злобные взгляды. До его слуха донеслись недовольные голоса несостоявшихся дельцов:

– Говорил я тебе, что все это без толку!

– Ладно, глядишь, обмозгует все да сам придет.

– И не мечтай! Ты его рожу-то видел?

– Я слыхал, что «камазы» еще дня два простоят и уедут.

– Потом-то не скоро еще…

Поток нецензурной брани, раздавшийся где-то в конце улицы, перекрыл голоса за спиной. Звонарь вскинул голову и понял, что крик доносится со стороны дома Щукиных. «Что-то никак хозяин сегодня не угомонится», – подумал он, ускорив шаг. Добравшись до места, свернул к калитке – та оказалась не заперта. Во дворе стояли знакомые мужики, которые недавно увели Щукина-старшего от Двузубовой. Похоже, они успели закрыть дебошира в его собственном сарае рядом с домом, судя по гневным крикам, доносившимся оттуда и сотрясавшейся под ударами двери.

– Откройте, мать вашу, сказал! Откройте, гады, а не то хуже будет!

– Надо было ему кляп соорудить! – заявила появившаяся на пороге жена Щукина, но, заметив Звонаря, смутилась и пояснила извиняющимся тоном: – Дети боятся. Вот ведь озверел совсем! Как будто околдовали!

– О, слыхали?! – выкрикнул Щукин из-за двери сарая. – Издевается! Сама колдовка, а овечку из себя строит! Эй, ты, жена! Отпирай, давай! Не бойся, не трону, мараться не хочу! Уйду отсюда к черту! Достали все! Доста-али-и! – Наверное, он бы еще долго пинал дверь, истерил и сыпал угрозами, если бы не прозвучал голос Звонаря, гулкий и мощный, как уханье филина в ночном лесу:

– Куда это ты собрался, сосед?

Ответил Щукин уже совсем другим тоном – хотя и недовольным, но уже без надрыва и визга:

– Куда-куда… За Кудыкину гору!

– А детей твоих кто кормить будет? – строго спросил Звонарь, подходя ближе к сараю, на двери которого еще покачивался после встряски огромный навесной замок.

– Денег заработаю и почтой пришлю, – буркнул дебошир неуверенно.

– Ладно, – согласился Звонарь, и в тот же миг жена Щукина испуганно ахнула и звонко всплеснула руками, испугавшись, что буйный муж вот-вот окажется на свободе, но Звонарь успокаивающе подмигнул ей и продолжил, обращаясь к притихшему за дверью узнику: – Сегодня переночуешь, а завтра пойдешь. Великие перемены надо с восходом начинать, а сегодня уже полдень почти.

– Что, выпустишь, что ли? – искренне удивился Щукин.

– Выпущу. Вот прям с рассветом и выпущу, – ответил Звонарь с явной ехидцей.

– Охренели совсем! – Судя по интонации, сосед все же решил смириться со своей участью. Дверь внезапно сотряслась от удара, лязгнули в петлях дужки подскочившего от встряски замка, а потом за стенами сарая захрустело сено – похоже, глава семейства Щукиных, выместив на двери остатки зла, устроился на сеновале, сообразив, что протесты сейчас не помогут.

Звонарь с облегчением вздохнул и отошел к топтавшимся у крыльца мужикам.

– Спасибо, что помогли. За ночь остынет, думаю. Может, утром еще придете? Вместе отопрем, а то вдруг он снова буянить вздумает.

Те согласно кивнули и, попрощавшись, вышли из калитки на улицу.

Нина все еще стояла на крыльце, бледная и растрепанная, с виноватым видом.

– Прости моего дурака, – тихо сказала она, опасливо глянув в сторону сарая. – Не пойму, что на него нашло.

– А про березовый прут и заговор – это правда? – спросил Звонарь, понизив голос так, чтобы Щукин-старший не услышал вопроса.

– Так ведь… – Женщина хотела что-то сказать в свое оправдание, но запнулась и молча кивнула.

– Зря ты, Нина. Не надо было. Не знаешь разве – если нечистая сила что и дает, так только беду и горе?

– Почему же сразу «нечистая сила»? В заговоре ничего о ней не сказано.

– Кого обмануть-то хочешь? – Звонарь усмехнулся, и соседка съежилась под его укоризненным взглядом, но потом упрямо возразила:

– Когда дети голодают, кого угодно о помощи попросишь.

– Так уж и голодают! Все ведь живы-здоровы. А вот колдовством своим ты болезнь на них навлечь можешь. Заговоры эти бабыдусины – не к добру! Всем это говорил, и тебе тоже.