–  Расскажите подробно о вашем разговоре с командиром.

Я рассказал. Слушая меня, Ванин и моряк многозначительно переглядывались. Петр Васильевич, ознакомившись с моими документами, спросил:

–  Кем же вы хотите быть?

–  Право, не знаю. Я хочу быть летчиком. В крайнем случае готов поступить на службу в отряд на любую должность, буду учиться, - отвечал я с зарождающейся надеждой.

–  У нас не школа, а боевая авиационная часть. Учеников мы не набираем. - Как приговор, прозвучал ответ моего собеседника. Обращаясь к Ванину и моряку, он, неожиданно улыбнувшись, добавил:

–  Пойдемте все просить командира. Авось примет.

Уже на что-то вновь надеясь, я шел вслед за Петром Васильевичем вместе с Ваниным и моряком.

Замедлив шаг и поравнявшись со мной, Петр Васильевич спросил, знаю ли я хотя бы основные части самолета и смогу ли назвать их. Мой ответ, видимо, удовлетворил его. На вопрос о конструкции моторной установки я, перечисляя основные части, как бы вскользь упомянул коробку скоростей, не будучи уверенным в ее наличии в авиационном моторе. Я отвечал, руководствуясь аналогией с обычным автомобильным двигателем и передаточными агрегатами, устанавливаемыми на автомашинах.

Дружный смех моих спутников прервал мои описания винто-моторной установки на самолете. Я смутился и замолчал. Петр Васильевич, смеясь, заявил:

–  Ну, приятель! Насчет коробки скоростей вы фантазируете.

. Мы пришли в то помещение отряда, из которого полчаса тому назад я вышел, окончательно потеряв надежду когда-либо летать.

–  Что же вы, товарищ командир отряда, не хотите принять на службу этого товарища? - показывая на меня, спросил Петр Васильевич человека в пенсне.

Вместо ответа тот быстро встал из-за стола. Физиономия его вытянулась, сквозь стекла пенсне глядели испуганные маленькие светлые глазки. Он попытался было что-то объяснить, но, встретившись с сурово нахмуренным взглядом Петра Васильевича, тотчас же замолчал. - Товарищ командир, продолжал Петр Васильевич, - мы вот все пришли просить вас принять товарища в отряд. Он доброволец Красной Армии, бывший фронтовик и очень хочет служить в авиации.

Тут Петр Васильевич неожиданно для меня захохотал и, утирая выступившие на глазах слезы, сказал:

–  Ах ты самозванец, да я тебя под суд отдам!

Тот продолжал стоять некоторое время по-прежнему с вытянутой физиономией и испуганным выражением глаз. Но потом лицо его постепенно начало расплываться в улыбку, и он уже весело произнес:

–  Я пошутил, товарищ командир. А черт с ним, давайте примем! Но куда его принять?

Не летчиком же? - И ехидно добавил: - Может быть, зачислить его в канцелярию отряда писарем?

Я узнал, что тот, кого принимал за командира, всего-навсего лишь делопроизводитель канцелярии отряда Гвоздев. Командиром же был Петр Васильевич Столяров.

Случай, как Гвоздев выдал себя за командира, долго помнили в отряде и пересказывали со многими выдуманными подробностями.

Гвоздев, нужно отдать ему должное, не проявлял ко мне неприязни, но и не был особенно расположен. Моими лучшими друзьями в отряде стали первые знакомые: Ванин и носивший морскую форму, ранее служивший в гидроавиации моторист Борис Николаевич Мошков.

Я был зачислен в отряд на вакантную должность аэронавигатора, а фактически стал работать вторым помощником моториста Мошкова, обслуживавшего самолет командира отряда; первым помощником Мошкова был Володя Федоров.

Так началась моя служба в авиационном отряде.

Самолет, который я должен был обслуживать, оказался устаревшим французским разведчиком типа "Фарман-30", с мотором "Сальмсон" мощностью 160 лошадиных сил. Самолет называли обычно сокращенно "Фарсаль" (от слов "Фарман" и "Сальмсон") или еще проще - "Тридцатка". Его максимальная скорость составляла 136 километров в час, на высоту 3000 метров "Фарсаль" мог подняться только за 24 минуты.

В полете самолет плохо выходил из скольжения. И если это скольжение по неопытности летчика происходило на малой высоте, то оно заканчивалось обычно гибелью экипажа.

В старой русской авиации самолетов типа "Фарман" было немало. Их привозили во время войны из Франции через Архангельск, а также строили по лицензии на московском заводе "Дукс".

Авиационная промышленность царской России была слаба, и русская авиация во время первой мировой войны вооружалась главным образом самолетами и моторами, привозимыми из Франции и Англии. На авиационных заводах России производились самолеты и моторы преимущественно заграничных конструкций.

Другой самолет отряда, "Вуазен", тоже был французской конструкции, еще более старой, чем "Фарман-30". На "Вуазене" стоял мотор "Сальмсон" мощностью 150 лошадиных сил. Самолет отличался от других тем, что был четырехколесным. Одна пара колес находилась под нижней плоскостью, на уровне задней кромки крыла, а другая - под носовой частью гондолы. Максимальная скорость "Вуазена" была еще меньше, чем у "Фармана", - примерно 100 километров в час.