— Почему тебе так не терпится заставить меня что-то сделать?

— Потому что ты — верный сын церкви Каменщика. Потому что у тебя есть дети, это обеспечивает крепость династии. Потому что царствование Баккара угрожает твоей жизни и самому существованию твоей фамилии. Потому что у тебя единственного достаточно для этого и мотивов, и сил.

— Позволь мне самому решать, достаточно их у меня или нет!

— И потому, что надо что-то делать. Сколько времени ты еще можешь жить черной данью? Я не ошибся? Ты живешь черной данью?

— Нет, — буркнул сквозь зубы Клемент. — Ты никогда не ошибаешься.

— Ты мне льстишь. Так вот насчет Башни.

— Ну что там у тебя насчет этой проклятой Башни?

— Королеву держат не там, — медленно сказал гость. — Такова ее просьба, которую Баккара удовлетворил. Она живет под охраной в Белом Дворце. И ради ее охраны Баккара, разумеется, не снимает личную гвардию с королевской резиденции. Однако охраняют ее очень серьезно: не столько против попыток освободить ее, сколько против ублюдочного гнева толпы, которая видит в ней ведьму, каких еще не бывало.

— А ты не веришь в ведьм?

— Я не верю ни во что, превышающее мои собственные силы. Ну, может быть, еще в Каменщика, как в некий свод нравственности. Слишком сложно для тебя?

— Гордыня, — назидательно произнес Клемент, — грех.

— Увы. Охрана Белого Дворца — из Башни. Самые угрюмые, нелюдимые и непрошибаемые лбы, меняющиеся дважды в сутки, утром и вечером. Баккара никогда не оставляет там дневную стражу на ночь, опасаясь, что на нее можно повлиять, и расписание стражи непостоянно. Никто из них заранее не знает, пошлют ли его охранять королеву в ее птичнике или же оставят покрываться плесенью в государственной темнице. Должно быть, там, в этом Белом Дворце нагнетается нешуточное напряжение. Следует ожидать, что в ночь перед казнью королевы стража будет удвоена. Стало быть, охрана Башни ослабнет. Можно было бы подменить стражу в момент возвращения смены. Таким образом ты вошел бы в Башню и взял Константина. До смешного просто. Нужна только решимость.

— Сделай это сам, — предложил Клемент, усмехаясь в усы и облокачиваясь спиной на стену. — А то уж больно гладко на словах. Сам, для разнообразия, побудь пешкой. Ну ладно, офицером. А там и о прочем поговорим. Сколько тебе нужно людей?

Инициативный гость минуту помолчал.

— Тридцать, — вымолвил он с едва заметным вздохом. — И с божьей помощью я передам Константина в заботливые руки старшего брата.

— Ты рассчитываешь управлять им так, как у тебя не получилось управлять мною? Насколько я знаю своего младшего братишку, он немедленно побежит проверять, верна ли ему его девчонка, а это не совсем то, чего бы мы от него хотели. Ладно. Я дам тебе двадцать, по своему выбору, и можешь быть уверен, что ни один из них не вонзит тебе нож в спину. Хотя, может быть, стоило бы, а? Быть может, Баккара расценит это как жест доброй воли и вернет мне хотя бы Камбри из материнского наследства? Я шучу. Они будут беречь твою задницу как зеницу ока. Дело, на мой взгляд, безнадежное, поэтому когда вас всех там положат, я хотел бы остаться с наименьшим убытком. Это мое последнее слово. Или ты берешь двадцать человек и говоришь мне, когда и куда их прислать, или я не связываюсь с этим делом вовсе.

— Ладно, — медленно согласился гость. — Беру. О казни королевы будет объявлено. Для нас это знак. Для тебя, по-видимому, ничего не значит тот факт, что ты рискуешь братом.

Клемент усмехнулся.

— Сдается мне, что пока мы его не трогаем, он там в большей безопасности. Но, может быть, тебе нужно еще что-нибудь?

— Алиби. Уверен, с твоими связями не составит труда оформить мне вызов от моего начальства на… интересующий нас день. Я знаю, ты поддерживаешь отношения с кем-то из церковного начальства.

— Ты что, после всего хочешь туда вернуться?

— Тебя это удивит, но — да. Я поставил самый потрясающий в своей жизни и невероятно сложный эксперимент. Хорош же я буду, если выпущу дело из рук и воочию не увижу, чем там все кончится.

— Если бы я не знал тебя, то подумал бы, что у тебя там баба. Но ты же просто чертов адреналиновый маньяк. К тому же в твоих отказах присоединиться ко мне есть что-то методическое. Держу пари, ты точно так же не хочешь поступить под мое командование, как я — стать инструментом твоих многослойных интриг. Дорогой мой, когда б я знал, на скольких столах ты играешь разом! Кто знает, может, ты тоже не против заполучить Камбри. — Гость усмехнулся и не ответил.

— Ладно. — Клемент прихлопнул широкой ладонью по столу. — Я сделаю тебе алиби. Там есть кое-кто, не расположенный терпеть на троне Ведьмака. Но совать голову в барсучью нору я пока не готов. К тому же… я не вполне уверен в месте, которое ты отводишь мне в своем эксперименте.

— Я предлагаю тебе воспользоваться его плодами. — Гость встал, показывая, что разговор окончен, и опуская маскирующий лицо капюшон. Точеные черты скрылись в тени, оставив видимым лишь рот с трепетным очертанием губ, выдававших в нем человека, отвергающего свою природную чувственность. Может быть, даже отказывающегося признавать ее существование. — Потому что если я не найду того, кому это будет выгодно, все выльется в одни лишь уличные беспорядки, каковые в моем понимании есть преступление против государственности.

— Более тяжкое, нежели преступление против государя?

— Государь — фигура временная.

— Я верный сын церкви Каменщика, — сказал Клемент уже в его спину, поднимаясь следом. — Я всего лишь камень в ее строении. Замковый камень, хоть Господь и запретил нам самомнение. — Он усмехнулся. — Я не люблю, когда меня в лицо называют трусом.

— Я знаю, — откликнулся тот.

— Но еще меньше мне нравится, когда меня считают дураком. Я, разумеется, не мог не обратить внимание на то, как ловко ты вывел из-под моего удара Красную Ведьму. Никто другой не обратил бы на это внимания, и даже мне повезло лишь потому, что я изучил тебя с детства. Никакой другой образ не мог бы стать для тебя столь же привлекательным, верно? Ее необъяснимая власть, и возможность ее использования, я имею в виду — и власти, и самой Ведьмы, доверие к ней короля и способы, какими она сохраняет свое место подле него, состояние ее души, когда она ходит меж всеми этими лордами-перевертышами, готовыми рвать ее живьем, и возможность им управлять. И, разумеется, возможность обрести это самому. Могущество. Какое сладкое слово. Знаешь, что мне не нравится в тебе больше всего?