Молча, в темноте, Аранта пожала ему руку. Они развернулись и пошли прочь, даже не выйдя на площадь, где полыхал огнем Белый Дворец.

— В этом нельзя, — резонно заметил Кеннет. — Красное же. Тебя, как полковое знамя, издалека видно.

— Модные магазины закрыты, — огрызнулась Аранта.

— А тебе модное и не надо. Проще надо быть. Незаметнее. Может быть, придется ношеным ограничиться. Через людные места пойдем.

— Ношеным? Раздеть, что ли, кого в подворотне?

— Не остри, пожалуйста, миледи. Понадобится — разденем. Представляй себе, что в городе творится, когда твой бывший поводья отпустил. Пройдем-ка мы с тобой закраиной торговых рядов. Их, как пить дать, громят. Рискнем присоединиться. Убежим, если что. Пока темно, особенно не видно, что на тебе красное. Да в этих модных лавках каких только цветов нет: все сословия перемешались. Рутгер, наверное, в гробу вертится. Пьяной сможешь прикинуться?

— Ты б еще сказал — девкой!

Кеннет дернул уголком рта, из чего Аранта заключила, что и сказал бы, но вот удержался же. Она не слишком привыкла полагаться на чужой расчет, особенно расчет мужчины. В глубине души ненавидела эту зависимость, из которой никогда ничего доброго не выходило. Однако вынуждена была признать, что на данный момент не может предложить ничего лучшего.

— Погоди-ка. — Движением руки она заставила Кеннета отступить в тень и, повернувшись к нему спиной, сняла туфли и чулки. Ощущение холодного мокрого булыжника под ногами походило на дурное предзнаменование и напомнило ей прошлое. Именно то, что ей хотелось бы забыть навсегда. Сразу мучительно захотелось вымыть ноги. Однако она не знала лучшего способа разом изменить походку и осанку. Следом она распустила волосы по спине, разрушив прическу, которой дождь и так уже нанес непоправимый ущерб. Пробежалась по запястьям и шее, убеждаясь в отсутствии дорогих побрякушек. В заключение она подоткнула длинную юбку сбоку, чтобы иметь босяцкую непринужденность в ходьбе, надорвала корсаж у плеча и измазала грязью бок и рукав, как если бы платье некоторое время волочили по земле. Теперь оно выглядело так, словно его сняли с ее собственного трупа.

— Туфли ты лучше надень, — посоветовал Кеннет, которого позвали, чтобы оценить результат. — Порежешься на битом стекле.

О да, еще каком битом! Отсюда слышен этот звук, сопровождаемый воем воодушевленной толпы.

— Сандалии будут первым, что я постараюсь стащить, — пообещала ему Аранта. — Постой-ка, а ты?

— А я — вор. — Кеннет похлопал себя по увечной руке. — Мне там, на грабеже и разбое, самое место.

Аранта выразительно скривилась. Кеннета с его взглядом целящегося лучника, с ясным челом, с повадкой немедленно порубить противника с седла, можно было выдать самое большее за мальчика из хорошей семьи. Офицер-дворянин. Кем он, собственно, и был, точно так же как сама она вышла из простых. В глазах Аранты он был безусловно узнаваем. А узнают его — и она внимательного глаза от себя не отведет.

— Хорошо, — согласился он подозрительно быстро. — Тогда я — это я. Подцепил девку, похожую на Красную Ведьму, и отрываюсь. Я, может, всю жизнь на королевские объедки облизывался.

— Кеннет, — сказала Аранта с расстановкой. — Ты у меня гляди! Я не барышня, я могу и в зуб дать.

— Если это поднимет твой боевой дух, то от моих зубов не убудет.

Она только рукой махнула:

— Пошли!

Лавки громили и предавали огню сперва из религиозных побуждений, но потом, как и следовало ожидать, все пошло обычным путем. Особенно свирепствовали женщины, ведь им буквально под ноги сыпались сокровища, которые до сих пор они с завистливой тоской могли только разглядывать на своих более удачливых соседках. Девчонки-горничные, модистки, белошвейки, цветочницы, булочницы, подавальщицы, разбегаясь глазами, соблазняясь на яркое, как сороки, гребли в подолы бусы, пуговицы, шелковые чулки, ленты и кружевные перчатки. Женщины поопытнее, постарше, среди которых попадались вполне благополучные лавочницы, чьи лица до неузнаваемости исказил азарт, выбирали из куч барахла вещички попрактичнее: добротную кожаную обувь, полотняное белье, материю штуками, цветом потемнее, чтоб на каждый день, ну и если что понаряднее привалит, так тоже не пропадет, за пазуху его али в карман! Под шумок перекинулись на продуктовые лавки, вроде бы никоим боком не подпадавшие под борьбу с развратом. Аранту чуть с ног не сбил здоровенный мужик, возможно — кузнец и почти наверняка отец семейства, скорым шагом удалявшийся прочь с мешком муки на плечах и кругом сыра под мышкой. Отцы семейств, вообще говоря, куда ни глянь, вкалывали здесь, как на работе. Юмор ситуации коснулся ее сознания: лавочницы грабят лавки! Должно быть, сами — из другого квартала?

Вцепившись Кеннету в локоть и таким образом оказавшись посреди самого мародерского разгула, Аранта пришла в состояние лихорадочного возбуждения. Должно быть, в него перерос преодоленный ею страх. Во всяком случае, она чувствовала себя вполне опьяненной. И даже Кеннет отметил, , мельком на нее оглянувшись:

— Вижу, тебе и притворяться не надо! Ну что, оставить тебя порезвиться?

Аранта обратила внимание, что он косится на оружейную лавку за углом.

Она кивнула и, набрав в грудь воздуха, словно собиралась нырять, погрузилась в процесс добычи.

Ступать следовало осторожно: в этом квартале жили зажиточные лавочники, и витрины они себе заказали новомодные, из стекла. Соответственно и разлетелись они вдрызг от первого булыжника. На ее счастье из лавок, торгующих одеждой, тряпья было выброшено столько, что по нему без опаски можно было и босиком пройти. Аранта пригляделась, прищурившись, и цапнула из-под опрокинутой стойки кожаный ботинок излюбленной ею модели «буржуа». Вторая ее рука встретилась на втором ботинке с рукой соперницы.

— А ну, отдай! — рявкнула та, надвигаясь толстым рябым лицом. Сокрушительная баба. — Ишь, вырядилась, будто сама…

— А может, сама и есть! — бесшабашно прошипела в ответ Аранта, чувствуя себя вполне в своем праве. Еще бы, первый-то ботинок был уже у нее в подоле, значит, в споре она была права как минимум на три четверти. — Говорили — похожа! Гляди, ща как заколдую!

С этими словами она с размаху свистнула соперницу первым ботинком по голове. Проходивший мимо мужчина, глянув на нее, в сердцах сплюнул. А Кеннет-то оказался прав! Никто в здравом уме ее не опознает. Они думают, Красная Ведьма в эту минуту королевскую постель греет.

Воровать сейчас оказалось куда веселее и проще, чем тогда, в восемнадцать лет, когда она стояла столбом и не могла заставить себя взять картофелину, умирая при этом с голоду. Дело было даже не в азарте и не в том, что все кругом, покрикивая друг на дружку, занимались тем же самым, и ей, в сущности, ничего не грозило. Дело, как она подозревала, было в Кеннете, который ухитрился сделать из их участия в грабеже не трагедию и даже не драму, а нечто жизнеутверждающее, и даже не обратил ее внимание на то, что от успеха их озорной эскапады зависит все предприятие, а возможно — и жизни. Они оба не могли позволить себе думать о жертвах мародеров, которые остались сегодня вне поля зрения. Сегодня на ее рассудок разом навалилось столько трагедий… Хотя бы только для того, чтобы его сохранить, требовалось изменить ракурс. В любом случае это было совсем не похоже на воровство в компании того парня… она не смогла вспомнить ни его лица, ни имени, кроме того, что Рэндалл как-то унизительно его обыграл.