Шрифт:
— Ты перегибаешь, — она слабо улыбнулась. — Разве нам нужно столько думать?
Если все пройдет хорошо, в ее голове и не будет мыслей, только его вкус. Манус не мог дышать. Он смотрел на идеал, касался ее и переживал, что оставит след.
Его грязные пальцы не должны были трогать ее, хоть он украл ее. Русалки были из легенд. Она была богиней, а он — лишь уличной крысой.
Она шагнула вперед без звука.
— Я не знаю, что делаю, но ты же скажешь, если я сделаю что-то не так?
Он выдохнул с дрожью.
— Почему?
— Что «почему»?
— Почему ты позволяешь мне прикасаться к тебе?
Она улыбнулась и прижала ладонь к его щеке.
— Почему ты думаешь, что женщина этого не хочет?
— Я хорош только для шлюх.
— Кто тебе это сказал? Ты красивый и благородный. Я не узнаю эту робкую часть тебя, которая не понимает мои чувства к тебе. Это на тебя не похоже.
Она была права. Манус был уверенным, он без проблем заманивал проституток в свою постель. Он не колебался с ними. Они радостно пищали, когда он был близко.
Может, в том и было дело. Он не знал, интересовал их собой или деньгами. Скорее всего, деньгами, и он не был обязан ублажать их, если не хотел. Манусу нравилось уделять внимание их нуждам, но после долгого дня работы им платили. Он не переживал, если они не были удовлетворены.
Но если он разочарует ее?
Она заглянула в его глаза, и искра узнавания была такой яркой, что его щеки вспыхнули. Она знала или хотя бы догадалась о его мыслях.
Он прикусил губу, а она отошла. Ее пальцы схватили края платья, и она спустила его с бедер. Оно съехало на пол с шелестом моря, и Сирша осталась перед ним такой, какой прибыла сюда.
Длинные темные волосы обрамляли ее руки, и ее кожа казалась еще бледнее, чем он думал. Волосы покачивались у ее скругленных бедер, заканчивались у тонких ног.
Он смотрел на кожу, поцелованную луной, и тени между ее бедер.
— Я не хочу закаливать тебя, — нежно сказала она. — Ты — не клинок, который я хочу притупить. Я буду брать тебя так, как могу, Манус. Если это по-звериному, то помни, что я отчасти рыба.
Он рассмеялся и провел рукой по спутанным волосам.
— Все не так просто, моя жемчужина.
— Скажи, чего ты хочешь, муж мой, и я дам это тебе тысячекратно.
Ее муж.
Ее муж.
Слова разбили остатки его контроля. Манус выругался, шагнул вперед и подхватил ее на руки. Она обвила его шею, весело смеясь, и звук разбивал потолок и спускался эхом к ним.
Он опустил ее на свою кровать, шепча, что хотел бы дать ей больше. Она заслуживала золота, бриллиантов, что мерцали бы вокруг ее тела, украшая, будто богиню.
Она выгнула спину, и он гладил шелковистые груди. Стон вырвался из ее горла. Он хотел только этого, мечтал, что так будет. Она была нежной, горячей и податливой.
Он склонился и поймал губами горошинку на вершине груди. Гладя языком, он ждал, пока ее дыхание дрогнет, а пальцы сожмут простыни. Он перешел к другой груди.
Сирша была удивительно чувственной. От каждого движения его языка она выгибалась, а когда он прикусывал зубами, она стонала. Это было музыкой для его ушей, и он был рад послушаться ее тела.
Мышцы ее живота напряглись, его пальцы плясали по нежной коже там.
— Доверься мне, — прошептал он возле ее сердца.
— Всегда.
Он гладил внутреннюю сторону ее бедер, чтобы она раздвинула их шире. Сомнений не было, она с полным доверием раскрылась ему.
Она была теплой, влажной, сводила с ума. Манус застонал и прижался лбом к ее ключице.
— Жемчужина, я не знаю, буду ли нежным, а ты этого заслуживаешь.
Она прижалась сильнее к его пальцам, его ладонь оказалась на ее жаре.
— Я не хочу нежно, Манус. Я хочу тебя.
Сирша прижималась к его руке, жар исходил от ее тела, как никогда раньше. Он сделал ее земной. Ее кровь была раскаленной лавной, ее тело было из деревьев, а дыхание было ледяным северным ветром.
Он навис над ей, его длинные волосы щекотали ее чувствительную кожу.
— Да?
— Сейчас.
Он нацелился туда, где до этого были его пальцы.
— Будет немного больно…
Она прижала пальцы к его рту, заглушая его.
— Хватит, Манус. Мы ждали достаточно.
Ее тело было переполнено ощущениями. Было слишком много, но она не хотела, чтобы он останавливался.
Он был нежным, хоть и говорил, что не мог таким быть. С каждым дюймом, что он погружал в нее, она шумно выдыхала. Манус прижался губами к ее горлу, сдерживаясь, пока она не расслабилась вокруг него.