В «Поэме воздуха» Марины Цветаевой, написанной в это же время, в 1927-м году под впечатлением перелета Линдберга над Атлантикой, – сама Цветаева датирует это: дни Линдберга, – есть такие строчки:

Мать! Недаром чаяла:

Цел воздухобор!

Но сплошное аэро –

Сам – зачем прибор?

Твердь, стелись под лодкою

Легкою – утла!

Но – сплошное легкое –

Сам – зачем петля

Мертвая? Полощется…

Плещется… И вот –

Не жалейте летчика!

Тут-то и полет

Не рядите в саваны

Косточки его.

Курс воздухоплаванья

Смерть, и ничего

Нового в ней. (Розысков

Дичь… Щепы?.. Винты?..)

Ахиллесы воздуха

– Все – хотя б и ты,

Не дышите славою,

Воздухом низов.

Курс воздухоплаванья

Смерть, где всё с азов,

Заново…

Человек давно мечтал летать. Авиация – сбывшаяся мечта, новая эра. Человек проникает в тайны мира, углубляет свои отношения с миром, реализовывает свои желания и потенции, очеловечивая мир. «…Нет ничего прекраснее полета, хотя никогда полет вчерашний не бывает похож на полет сегодняшний… каждый полет – это творчество, где слиты воедино желание и долг, эмоции и мысль, расчет и риск, дерзость и уверенность, скорость и спокойствие… В наслаждении небом, в борьбе с небом, в стремлении понять его летчики быстро становятся мудрыми», – писал М.П. Одинцов. Рязанов стал одним из тех, кто, проникая в тайны полетов, стремился уменьшить их опасность. Он вводил управление с земли, на более высоком уровне, управляя летчиком, который управляет самолетом, борясь с хаосом.

К радости Василия, инструктор, сидевший в задней кабине, все реже поправлял его. Инструктор был доволен учеником: он четко выполняет полетное задание, есть ощущение положения аппарата, хорошая ориентация, отточенное внимание, прекрасное старание. Василий управляет рычагами и ручками, следит за приборами, оценивает поведение мотора, влияние ветра, видит ориентиры. Инструктор видит: курсант подчиняет машину своей воле. Уже несколько десятков часов посвящено контрольным, программным упражнениям, и инструктор говорит: пора лететь самостоятельно. Воля, решительность, сообразительность – главное, что нужно летчику. Позже будут перевороты, бочки, иммельманы, виражи, боевые развороты, мертвые петли. Теперь только взлет, набор высоты, полет по кругу над аэродромом, заход на посадку, планирование и посадка у знака «Т», но Василий счастлив: инструктор подписал характеристику Рязанову – летчику. Смеющийся Василий раздает заранее приготовленные пачки «Казбека», угощает всех на «старте». Его хлопают по плечу, жмут руку, обнимают, расписываются на пачке папирос. Один из курсантов, с которым Василий не раз дискутировал на собраниях политкружка, пишет мелкими буквами: «Чтобы, как летчик, Рязанов превзошел начальника партучебы». Это пожелание запомнилось Василию. Оно совпадало с его стремлениями. Хотя в 25 лет, возрасте уже зрелом, кардинально менять сложившуюся жизнь нелегко. – Запомни, мужество и находчивость необходимы военному летчику, – сказал инструктор, похлопав его по плечу.

Остаток учебы Рязанов провел в упорных тренировках, самостоятельных полетах: по кругу, в зону пилотирования, по небольшому маршруту. Летать Василий любил, в воздухе чувствовал себя свободно, легко, уверенно, и в каждом полете находил для себя новое, интересное. В полетах был неутомим, выполняя их с все более растущим летным мастерством. Одним из летчиков-инструкторов был Сергей Кондратьевич Горюнов, будущий командарм 5-й воздушной, с которым Рязанов очень тесно работал военный год. И это сотрудничество с июля 43-го по июль 44-го было очень плодотворным, возможно, и потому, что дружили они с 1925-го года. Надо летать смело, точно, уверенно. Менялись машины. Освоена «Авро», и, наконец, он сел в кабину боевого самолета. Василий любил полеты в зону: ведь там можно было делать виражи – мелкие и глубокие. Можно снижаться спиралью, скользить на левое или правое крыло, делать штопор, разгонять самолет со снижением, или наоборот, резко уходить ввысь… В детстве Василий так не радовался; в какие-то неведомые измерения уходили и самолет, и душа Василия. Хотелось петь от восторга. Он смеялся без всякой причины, только от чувства полета.

Когда он отлично освоил полеты в зону, инструктор показал Василию, как делается "мертвая петля" и переворот через крыло. Здесь нужны согласованные, точные и быстрые действия ручкой управления, педалями и сектором газа. Вскоре он научился выполнять их безукоризненно. Летал много, но хотелось еще больше. Летчик в воздушном океане как лермонтовский парус, но не в тумане моря, в неба голубом… А он, мятежный, просит бури, как будто в бурях есть покой! Военный летчик должен не только искать бурю, но и создавать ее: чем большую бурю создает летчик-штурмовик, тем он успешнее.

Летал Василий много, но хотелось еще больше. Однажды на взлете толчки самолета стали реже и вдруг прекратились. За миг до этого Василий увидел, что допустил левый крен, и исправил его. Самолет оторвался от земли; он быстро перенес взгляд с капот-горизонта на землю и стал отжимать ручку, давление на которую все возрастало. Определяя на глаз расстояние до земли, он выдерживал самолет на одной и той же высоте 0,75 м. Одновременно следил на слух за работой мотора. Вдруг он ощутил резкий запах горелой резины. Потянув носом раз-другой, понял: случилось что-то с мотором. Убрал газ, прекратил взлет и посадил самолет, чтобы выяснить, что случилось.

Кремовые шторы, абажур, – неосуществимые мечты М. Булгакова. Любопытно, Булгаков недолго работал в издательском отделе Военно-Воздушной академии им. Жуковского. Этой своей службой он был очень доволен и гордился ей. И его, и Рязанова судьбы лишились точек опоры, вековых традиций. Поэтому Рязанов так любил семью и сыновей. Должна быть какая-то стационарная точка устойчивости в нестабильном, динамичном, быстро меняющемся мире. Почему у одного человека жизнь ровная и спокойная, а у другого – сплошные гонки с препятствиями? Потоки времени в открытых системах текут неравномерно. Судьба бросала его, крестьянского сына: он был и солдатом, ничего не решающим, и военачальником, принимающим решения, от которых зависят жизни других. Простые, в общем-то, люди действовали как мифические герои, как персонажи легенд, сказок, сказаний. И объясняться Василий часто стал как-то иносказательно.

С августа по декабрь 1926 г. Рязанов командируется в Ленинградскую военную школу летнабов (летчиков – наблюдателей, потом это название сменилось современным термином – штурман), где кроме полетов, в учебном отделе работает начальником партийной учебы, входя также в бюро ВКП(б), руководя Ленинским кружком. Это его последняя политическая работа. С 1927 года он уже не совмещает политическую работу с летной, а работает только летчиком. Это ему нравилось больше всего. До конца дней своих он любил летать. Некоторое время он работает летчиком-инструктором. Затем становится командиром звена – это его первая, но не последняя командирская должность. В воскресные дни ходит по Ленинграду, любуясь набережными, мостами, парками, пропадает в музеях вместе со своими новыми друзьями. Вечерами летчики собирались в ленинской комнате, читали газеты, спорили, беседовали об учебе, об авиации, о жгучих вопросах политической жизни. Время тогда было бурное. На предприятиях и в учреждениях Ленинграда шли горячие политические дискуссии, навязанные троцкистско-зиновьевским блоком. Троцкий и Зиновьев объединились и объединили своих сторонников в рядах так называемой новой оппозиции.