Одет он в обычную для рабочих телогрейку, а голову прикрывает засаленная кепка, неопределенного цвета и материала, из-под козырька которой на лоб падает несколько седых желтоватых прядей.

Определенно, что это кладбищенский рабочий.

Мне очевидно, судьбой определено встречаться на этом месте именно с кладбищенскими рабочими.

Вот только, что заставило его явиться сюда так поздно?

Рабочий между тем, присаживается на корточки, и свет фонарика стелется теперь прямо по земле, но мне виден только его отблеск во тьме, потому что между нами теперь — холм земли, извлеченной из пустой пока еще могилы.

Очевидно, в ближайшие уже дни, этой земле суждено вернуться на место, засыпая зияющую во тьме яму, и то, что будет в ней погребено.

Мужчина что-то мастерит, низко склонившись над самой землей.

Я слышу, как позвякивают инструменты в его руках. Он натужно кряхтит, изредка покашливает, и что-то недовольно бормочет себе под нос.

Я вся обращаюсь в слух, пытаясь понять, его негромкое бормотание, но различаю только отдельные слова: " неймется… с утра бы не успел… господа-баре "

Он работает споро и со знанием дела.

Металлическое звяканье сменяет неожиданно громкий в ночной кладбищенской тиши стук молотка, и снова тихо позвякивает металл о металл.

Так продолжается около получаса.

Я уже совершенно заиндевела, распластанная на холодном могильном холме, конечности мои сведены жестокой судорогой, и я совсем не уверена в том, что, когда можно будет наконец подняться с земли, я смогу это сделать. Но и обнаруживать свое присутствие сейчас, пока этот мастеровой человек здесь, мне не хочется.

Реакцию его на мое появление я даже представить себе не могу, а мысль о непременных потом объяснениях и разговорах мне невыносима. В то же время, я непременно хочу знать, что именно мастерит он там над свежей могилой, и потому решаю подождать еще немного.

В конце концов, не будет же он работать всю ночь напролет!

К счастью моему, этого не происходит.

Повозившись еще некоторое время, полязгав невидимыми инструментами, и вроде бы что-то потом отполировав куском грязного войлока, старик, наконец, тяжело поднимается на ноги, кряхтит, снова бессвязно ругает кого-то, и не спеша собрав с земли свои инструменты, медленно уходит прочь, растворяясь в кромешной тьме.

Еще некоторое время до меня доносятся его тихие шаги, но через пару минут смолкают и они.

Я снова ощущаю себя в полном одиночестве среди оград, могил, замерзших кустов и вековых деревьев, кроны которых скрыты ночной мглой.

Тогда я делаю робкую попытку подняться с земли, и с неимоверным трудом отрываю свое окоченевшее тело от хвойного покрывала могилы. Ноги еще плохо слушают меня, но любопытство столь велико, что я заставляю их передвигаться довольно быстро и даже преодолеть холм смерзшейся земли, обходить который мне кажется слишком долгим.

Земля эта, еще несколько дней назад, во время моего первого посещения кладбища, была влажной и едва ли не теплой, по крайней мере, в морозном воздухе февральского дня, она дышала легкими струйками пара и пахла свежей весенней пашней.

Ничего этого не осталось теперь.

Холм, через который я решила перебраться, намертво скован ледяным панцирем, тверд и неприступен, как горная круча. К тому же, скользок, и перевалясь через его вершину, я едва не скатываюсь вниз, в распахнутую пасть могилы, такой же ледяной и твердой внутри, как земля на поверхности холма.

Мысль эта омерзительна мне, но, к счастью времени, развить ее далее, у меня нет.

От падения в шахту могилы меня спасает какой-то тяжелый предмет, об который я, в падении, больно бьюсь коленкой.

Впрочем, едва касаясь его, я уже знаю, что это такое, и удивляюсь только, почему же сразу не вспомнила о втором кресте, ждущем своего часа у края могилы.

Конечно же, это он.

И нет сомнений в том, что кладбищенский мастеровой колдовал именно над ним. Об этом я должна была бы догадаться хотя бы по стуку молотка, явно вбивавшем что-то в деревянную поверхность.

Но — нет, этого простой вывод отчего-то не пришел мне в голову.

Теперь я ползу вдоль креста, пытаясь на ощупь обнаружить изменения на холодной слегка шершавой поверхности его древка.

И конечно же нахожу, то, что искала.

Строго в центре перекрестья, мои руки наталкиваются на холодную гладь металла.

Табличка.

С именем, фамилией, датами рождения и смерти покойного, над чьей могилой скоро взметнется тяжелый крест, вот что это было такое.

Такая же, как на кресте Егора, это был ясно, даже на ощупь.