Владимир ЮГОВ
ТРИЖДЫ ПРИГОВОРЕННЫЙ К "ВЫШКЕ"
1
Два года тому назад в одном большом рабочем городе была убита студентка техникума связи Светлана Иваненко. В деле об этом убийстве шло поначалу признание трех молодых инженеров - Захвата, Улесского и Добрыжного "в совершенном ими злодеянии". Расписывалось, как они, только недавно получив назначения на работу в этот город, в тот вечер шли на подпитьи и повстречали Светлану, которая возвращалась из бани. Что-то им захотелось от этой молодой семнадцатилетней девушки, и они потащили ее в парк, где изнасиловали, а потом, заметая следы, убили. Захват, Улесский и Добрыжный были задержаны спустя месяц после убийства. На следствии они признались в злодеянии. Приговорами областного суда, причем дважды, и Захват, и Добрыжный, и Улесский были признаны виновными в предъявленном им обвинении. Захвата и Добрыжного приговорили к смертной казни, а Улесского первым приговором также к смертной казни, а вторым - к тринадцати годам лишения свободы.
Оба приговора были отменены в кассационном порядке судебными коллегиями Верховного суда республики, в последний раз с прекращением дела за недоказанностью обвинения и вынесением частного определения о допущенных при расследовании дела грубейших нарушений законности.
И вот новый суд. На скамье подсудимых некто Дмитриевский.
– Признаете ли вы себя виновным?
– Да.
– Вы поначалу изнасиловали Светлану, а потом убили?
– Да.
– Вы ее до этого знали?
– Естественно.
– Что заставило вас убить ее?
– Это не сразу объяснишь... Видимо, что-то заставило, раз я ее убил...
Ах, тюрьмы, тюрьмы! Исправительная система!.. Горько сетуешь, побывав в уголках отверженных... Сколько бы не ездил Гордий сюда, всякий раз сердце сжималось от боли. Всегда он про себя повторял: в нормальном обществе карают изоляцией, а не наказаниями в условиях изоляции.
Обогнув стены заводика, Гордий уже видел тюрьму - грязных в этот предвечерний час заключенных, с матерком разгружающих вагоны с досками, свору собак, кучу отбросов вдоль шпал, куда всегда пригоняют вагоны и пригоняются заключенные... Пахло свежими сосновыми досками, толем, мужским потом и уже поздними осенними грибами. Рукой подать - лесок, воняющий залежалыми фекалиями. Здесь у конвойных не принято отказывать в просьбе сходить в лесок, ибо под вагонами, в которых привозят сюда, к тюрьме, доски, лес и которые обычно разгружают заключенные, гадить запрещено можно через какое-то время задохнуться: пригоняют сюда, на разгрузку сотни людей.
В пятидесяти - семидесяти метрах от леска лежат рельсы. По ним и на запад и с запада шуруют всякие поезда. Никогда еще из леска, пользуясь обстановкой, никто не убегал. Да и конвойные бдят. Пытался один чокнутый, выскочив из леска, добежать к перекинутому через рельсы пешеходному мостику, да - царство ему небесное.
Подопечный Гордия как раз и шел из леска. Он уже научился на ходу подтягивать штаны и, не стесняясь своей братвы, застегивать пуговицы.
По профессии Гордий - адвокат. Он и был защитником этого мужика, трусцой уже бегущего к своей бригаде, которая не любит пахать за того парня. Этому мужику 27 лет отроду. Тутошние его прозвища - Музыкант, Скрипач, Пианист. Не такие и плохие прозвища. Идут они от его бывшей профессии. Он действительно музыкант, у него даже высшее образование. Играет - дае-ет!
– на гитаре, баяне, аккордеоне, мандолине и тому подобное. А лучше всего, как признает эта его новая аудитория, бацает на пианино. Виртуоз, гад! Пребывание этого Музыканта тут, в тюряге, что и говорить - беда, даже трагедия: такой талант, а бревна и доски - грузи и не пикай!
Один ли он теперь на белом свете? Перед самой посадкой на скамью подсудимых он женился. А матери с отцом - нет. Умерли. По этому поводу то есть умерших родителей, дядя этого нынешнего заключенного кратко высказался:
– И хорошо, что умерли. Каково услыхать - приговорен к расстрелу, а? Это ведь не то, что представлен к награде, звезду героя дарят!
...В третий раз Гордий собирался подать жалобу в прокуратуру (в порядке надзора) на приговор судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда республики. Перед этим приездом сюда побывал с новыми документами в Москве. Ходил по инстанциям, выпрашивал аудиенций, клянчил, унижался, играл в простачка с единственной целью - помочь этому человеку, который получил поначалу вышку, а затем, после пересмотра дела, одиннадцать лет тюрьмы.
О пересмотре дела позаботился Гордий.
Он буквально вытянул парня от расстрельной стены.
Сейчас Гордий стоял у ворот и ждал, пока пригонят партию заключенных, в которой работал Дмитриевский. Вот партии пошли волна за волной, в каждой партии "шестерки" тарабанили бачки, в которых приносили пищу. В партии, где вышагивал Пианист, бачок тащил, конечно, он, второй бачок был за худым кадыкастым мужиком лет тридцати.
– Стой-й-й!
– заорал бугор-бригадир у ворот.
Заключенные как раз поравнялись с Гордием. Кадыкастый, как только остановились, нагнулся перед адвокатом в шутливом поклоне, помахал кепкой, которую снял с узкой, как бы заостренной к верху головки и вежливо, уважительно сказал:
– Здравия желаю, гражданин защитничек.
Гордий поздоровался с ним, а затем поздоровался и со своим подопечным Музыкантом. Это был враз порыхлевший, среднего роста человек, широколобый и лицом серый, будто обсыпан дорожной пылью.
Загремели ворота, партия шагнула в тюремный двор. Гордий показал пропуск и тоже вошел во двор. Он стоял теперь рядом с теми, кто считал количество вошедших заключенных.
Партия потом шагнула к кладовой, и Гордий, терпеливо всегда дожидавшийся, пока Дмитриевского к нему отпустят, сегодня тоже стоял терпеливо: он уважал тюремные порядки: раз надо - так надо. Вскоре Гордий услышал голос бугра:
– Пианист!
– Я!
– хрипловато ответил Дмитриевский.
– Почистить шанцевый инструмент!.. А тебе, Сыч...
– Опять мне!
– заблеял кадыкастый - Гордий узнал его по голосу.
– Сыч, а тебе...
– Опять мне! Чего - мне? Чуть чего - Сыч, Сыч!
– А тебе, Сыч... Тебе этот шанцевый инструмент поставить на место!
– Ну так сразу бы и сказали!
– В прошлый раз, Сыч, ты поставил шанцевый инструмент не по номерам. Все перепутал. А каждый к своему шанцевому инструменту привык, ты понял?