— Вот что вы скажете на то, что мои лаборанты никак не добьются хорошей окраски тканей этим самым метиловым фиолетовым или эозином, — спросил меня Модест Сергеевичр, — что они делают не так?

— Профессор, проверьте качество спирта, которым фиксируют и отмывают от избытка эозина подготовленные к микроскопированию срезы тканей ваши лаборанты, — посоветовал я. — Не дай Бог, разбавляют спирт, шельмы.

— Непременно присмотрю, — поблагодарил меня за совет профессор. — Спиртометр у меня есть.

Вот так, за разговорами, мы доехали до Питера. Профессор дал мне домашний адрес и написал, где находится его кабинет на кафедре (по анатомии числилось аж четыре профессора, все же основной категорией подготовки были военные лекари с ведущей хирургической подготовкой, а там без знания анатомии делать нечего). [62] Я намекнул ему о перспективах окрашивания срезов анилиновыми красителями гематоксилин-эозином и кислым фуксином, что впервые было применено в начале XX века немцем Густавом Гимзой, а затем с реактивом Романовского использовалось вплоть до XXI века лабораториями всего мира, [63] но подробностей этого метода я не помнил, как точно не помнил и всех реактивов, ну, пусть пробует сам, может быть, прославится. А мимо Военно-медицинской академии мне не пройти, вот как полезно ездить первым классом — сами собой заводятся нужные знакомства.

Вот и вокзал, профессора встречали, мы тепло простились, я пообещал, что как только получу лекарство, сразу же сообщу и приеду в академию выступить. Меня никто не встречал, я на всякий случай чуть выждал, пока профессор, окруженный то ли родственниками, то ли учениками скроется и пошел получать багаж. Тут уже толпилась целая свора носильщиков, которая кинулась мне навстречу, так что проблем с транспортировкой чемодана, в котором, между прочим, кроме моих вещей, были и три противогазных маски. Пришлось опередить Зелинского, [64] иначе много народа потравится при производстве тротила, да и против газов в Первую мировую будет действенное средство, а не повязки, пропитанные, простите за подробности, мочой. Так что "атаки мертвецов" под Осовцом не будет, да и будет ли еще то сражение за крепость Осовец. [65]

Приказав извозчику везти меня в Михайловскую академию, я откинулся на подушки тряского экипажа и стал рассматривать Петербург конца XIX века. Впрочем, долго это не продолжалось, так как переехав через мост, мы свернули на Арсенальную набережную. Прибыв к дежурному, я назвался и попросил доложить обо мне штабс-капитану Панпушко. Вскоре ко мне вышел молодой сухощавый офицер, представился и попросил следовать за ним.

— А как быть с этим? — показал я на чемодан. — У меня здесь противогазовые маски для вас.

— Сейчас пришлю кого-нибудь из нижних чинов и они заберут, — ответил капитан. — Прошу за мной, Александр Павлович.

Мы долго шли по коридорам, я не видел толп курсантов, изредка попадались обер-офицеры, приветствующие моего провожатого, все же преподаватель и член Арткома! Потом я узнал, что в трех классах академии обучается всего 60 офицеров, поручики и штабс-капитаны, отслужившие не менее 3 лет в войсках. Окончившие старший класс по 1 разряду производились в штабс-капитаны гвардии или капитаны армейской артиллерии, получая преимущество для производства в штаб-офицерский чин и лучшие оставались еще на год в дополнительном классе — из таких лучших из лучших и выходили будущие преподаватели вроде Семена Васильевича Панпушко.

Пока же присматриваясь к своему собеседнику, я был, скорее, разочарован.

— Вот тебе и лучший химик, член Арткома, — с досадой думал я, — естественно, завалил дело!

К тому же меня поразила бедность, если не сказать, убогость, химической лаборатории. У Генриха лаборатория была даже лучше, чем в этом средоточии артиллерийской мысли Российской империи!

— И как Россия ухитряется оставаться мощной военной державой? — размышлял я. — Ведь это школьная химическая лаборатория, которую в XXI веке можно было бы встретить в глубокой провинции…

Какие-то явно самодельные приборы, [66] разве что весы под стеклянным колпаком хорошие и то, если не сломанные и не врут. Баночки, колбочки, реторты разнокалиберные, собранные чуть не на задворках какого-нибудь советского НИИ. И всего три рабочих места! И они собирались выделать необходимое количество ВВ здесь? [67]

Словно угадав мои мысли Панпушко сказал мне: — Конечно, это только лаборатория где мы проводим предварительные исследования. И если они удачные, то основное количество зарядов и снаряжение ими боеприпасов проходит не здесь. Но, в вашем случае, Александр Павлович, нам не удалось добиться подрыва даже малых экспериментальных зарядов!

— Уважаемый Семен Васильевич, а вы получали от меня письмо с дополнительными инструкциями и чертежами ручных гранат или бомб? — я не мог сдержать раздражения. — Я передавал его с жандармским фельдъегерем, поскольку оно содержало элемент государственной тайны. Ведь сам тринитротолуол уже три десятка лет как известен. Чтобы использовать его как ВВ нужно выполнить всего лишь несколько условий, о которых я написал в этом письме.

— Я не получал никаких дополнительных указаний или чертежей от вас, — на лице Панпушко было искреннее изумление. — Только то, что мне передал ротмистр Агеев при первой встрече. Он сказал, что вы находитесь в больнице после несчастного случая и не можете не то, чтобы приехать, но даже собственноручно написать.