А век Изяславов оказался короток: едва успел вкусить он земных радостей, полюбоваться молодой женой, как прибрал его к Себе Всевышний. Воистину, кто ведает, какой длины путь ему отмерен на белом свете?

Князь Владимир, узнав о гибели Изяслава, не стал мстить Олегу, а, наоборот, направил к нему грамоту со словами мира. Послание это читали теперь во всех городах и весях Руси. Читали и восхищались мудростью Мстиславова родителя. Встал ибо он выше своих обид, выше ссор и междоусобиц, готов был простить Олегу смерть сына, писал: «Мы же Русской земли не погубим».

Письмо Мономаха потрясло всех, кроме княгини Гиды. Помнит Мстислав, как пришла она к нему с противнем [21] отцовой грамоты, развернула её с лицом, искажённым болью и презрением, сказала первенцу обычным своим твёрдым голосом:

– Всех обманул князь Владимир, всех пронял словес хитросплетеньем! Меня только, свою жену бывшую, не облукавить ему! Вот смотри, Г'aрольд! За каждым словом в этой грамоте, за каждой буквой одно скрывается: гордыня тяжкая! Показывает отец твой: вот насколько я выше тебя, ничтожный Олег, и вас всех, князья, бояре, смерды! Горой великой над вами возвышаюсь! Выше я обид, выше смерти! Я – мудрость сама! Я – первый! Всё лучше вашего знаю и делаю! Вот в чём, сын, скрытый смысл послания этого! Другие не поймут, но я… я твоего отца как облупленного знаю! Он и через кровь сыновнюю переступит, лишь бы в гордыне своей величаться надо всем миром!

Брезгливо швырнула княгиня Гида Мономахову грамоту в огонь печи, поморщилась недовольно, повела тонкими ноздрями иконописного римского носа и долго ещё в тот вечер наставляла своего первенца.

…Меж тем князь Владимир оженился вдругорядь [22] , взял в жёны боярскую дочь. Молодая славянка, синеглазая пышногрудая Евфимия родила стареющему Мономаху сыновей Юрия и Романа, а также двух дочерей. Плодовита оказалась дщерь боярская, и, судя по рассказам, отец Мстислава сильно её любил. Наладились постепенно дела у Мономаха и в семье, и во владениях его наступил мир. Это радовало, но за мать новгородскому князю становилось обидно…

Мстислав тяжело вздохнул, потряс головой, словно пытаясь отогнать невесёлые навязчивые мысли, и обратил взор на молчаливого Олексу.

– Ну что пригорюнился, друже? – через силу улыбнулся он. – Уж Городище недалече. Учиним ныне пир по случаю охоты славной. Бояр созовём, гостей иноземных.

– Что пиры, княже? – хмуро вымолвил Олекса. – Истосковался я без дела. Уж и петь не хощется нисколь. Никудышный я песнетворец. Выброшу гусли, ни к чему они. Не для моих неумелых перстов созданы, видать. Пустил бы ты меня, Мстиславе. Везде по Руси рати идут, поганые давят, а я тут… – Он сокрушённо махнул рукой. – Хоть какое б путное дело за жизнь свою створил! Биться с Ольгом, и то ты меня не взял.

– Глупости речёшь! – сердито оборвал его Мстислав. – Успеем ещё, навоюемся, крови прольём невесть сколько! Радуйся, дурень, что в мире покуда живёт народ. Война, усобье – оно всегда людям в убыток. А поёшь ты славно, Олекса, не наговаривай на себя.

– Да где там славно! – Олекса грустно усмехнулся. – Верно, не слыхивал ты, князь, друга моего, Ходыну с Клещина озера [23] . Вот он поёт – заслушаешься!

Мстислав пожал плечами и ничего не ответил.

«У каждого – свои заботы, – подумалось ему. – Кому мечом махать, кому песни слагать, кому землю пахать, а кому и княжить».

Вот он – князь Новгорода, почитай, второго на Руси, после стольного, города, а может, и первого, самого богатого, большого, многолюдного, князь самой обширной земли. Но может ли он встать хотя бы вровень со Святополком? Куда там – власть его ограничена боярами, мужами набольшими и нарочитыми, опоясанными златыми поясами, кои надевают они, когда выходят на вече на Ярославово дворище.

Судебную пошлину вынужден Мстислав делить поровну с вечем, заменить какого тиуна или посадника и то без согласия веча не мог. Выдавалась ему и его дружине ежегодно дань в триста гривен [24] , но из них двести должен был он отсылать отцу в Переяславль. Не князь – данник, раб, холоп. Ни в каком другом городе, наверное, не живётся князю так худо, везде он – господин, здесь же господин – Новгород, его бояре и купцы, а князь лишь послушный исполнитель их воли. Ведь даже жил Мстислав на Городище – в княжьем сельце в нескольких верстах от города. Так повелось исстари: после прадеда, Ярослава Мудрого, почти никому из князей заносчивые «вящие люди» не дозволяли селиться в хоромах на Ярославовом дворище.

С годами начал Мстислав понимать Святополка – хотел нынешний киевский владетель убежать из этого вольного града, дабы освободиться от тяжкого ярма боярской неволи.

Эх, похватать бы этих Ставров, Гюрят, Завидичей, посажать в порубы [25] , раздать их земли верным людям! Вот тогда… Если бы всё было так просто! Похватать! Тотчас явятся людишки из Киева с тайными речами, и все супротив него встанут – бояре, ремесленный люд, смерды [26] , церковь. Тогда не удержаться в Новгороде, война придёт на землю, смута пойдёт, кровь прольётся, и всё, выходит, по его, Мстислава, глупости. Вот и приходится сидеть, ждать лучшего часа и улыбаться всем подряд – иереям, боярам, простолюдинам. «Бог терпел и нам велел» – так сказано в книгах. Терпи, ожидай, молись пуще – всё сбудется тогда в жизни бренной. Так говорят босоногие монахи из Киевского Печерского монастыря. Правы они, нет ли? Надоело Мстиславу молиться, надоело терпеть, ждать, но знал он – иного пути нет. Властолюбие, не подкреплённое силой, ведёт человека к гибели – так учили уже не монахи, учили русские летописи.

С упоением ещё в детстве читал Мстислав повесть об убиенных Борисе и Глебе, читал и внезапно проникался жалостью… ко гнусному убийце – Святополку Окаянному [27] . Правду говорят люди – зло есть несчастье. И ещё иная правда читалась как бы между строк – погиб Окаянный оттого, что слаб был, что опоры в Киеве не имел, что надеялся токмо на ляхов да на печенегов! [28] А что ляхи да печенеги? Для них Русь – чужбина.

…Кони незаметно подвезли всадников к Городищу. Перед ними возник хорошо знакомый Детинец, сложенный из толстых брёвен, с городнями [29] и бойницами, в оконцах которых виднелись головы дружинников, обрамлённые булатными шишаками [30] с бармицами [31] .