– Шрамы от кнута, кинжала, ожоги и живот… Мне кажется, там будут проблемы с деторождением.

***

«Она пуста как дохлая крыса! Она не сможет родить мне сына!» – Дерик прижался головой к стене и вздохнул, – «Но хочу ли я ее отпустить? Нет, я должен это увидеть сам. Я должен знать, что мне делать дальше».

Он повернулся, чтобы идти к ней, ворваться и все решить, сейчас или никогда.

Практически открыв ногой дверь ее комнаты, он увидел ее стоящую в лунном свете, все там же у окна и смотрящую на небо, когда она повернулась, в ее глазах было удивление, и непонимание того, что он делает. Его выдох, и шаг вперед, потом рывок и нежная ткань ее ночной сорочки разрывается на две части. И вот она стоит перед ним обнаженная, распущенные волосы прикрывают молочную кожу, которая в лунном свете светится, кажется изнутри, по венам действительно бежит черная кровь, она видна сквозь тонкую кожу, сердце бьется тихо и спокойно, дыхание не прерывалось ни на секунду, а в глазах искорки безумия. Но ее тело, оно покрыто шрамами. Кто же ее так пытал?

– Откуда это? – его рука тянется к плечу, на котором виден след от ожога в виде сердечка.

– Уже не важно.

– Кто это сделал с тобой женщина? – его голос похож на рычание зверя.

– Тоже не важно. Я их убила. Всех. Рассказать как?

– Не надо, – отступает перед такой силой, силой ее души, силой ее тела. Разворот и он выходит из ее комнаты, тихо закрывает за собой дверь и прислоняется спиной к стене. Он увидел и что делать сейчас? Выгнать ее, значит лишиться своего сердца, эта женщина туда за эти дни въелась как раскаленный угорь, как пчела, что жужжит и жалит, но не дает спокойно заснуть.

«Никогда и никто… Больше никто… Только я… Я могу и больше никто…» – Мысли бегут со скоростью света, мысли защитить, сделать своей, но не сломать, нет, все должно быть добровольно, значит, придется смириться с ее независимостью, гордостью. А в комнате, сейчас за его спиной плакала девушка, присев и уткнувшись в свои коленки, она скулила, пытаясь совладать со своими эмоциями, со своими страхами, загнать их далеко в душу, в сердце, не дать увидеть их, не дать понять, как она хочет тепла и мира, как она хочет сочувствия.

Дерик слышал ее тихое сопение, тихий всхлип и хотел опять ворваться, не дать ей больше плакать, не дать ей больше страдать. Но теперь его гордость мужчины не позволяла ему это сделать, он не должен быть тряпкой, подкаблучником. Но она не должна плакать! Сердце разрывалось от чувств, тревоги за нее. Ведь сейчас он ее обидел, оставил одну. Он больше не даст ей это делать, сейчас он должен все это остановить, но как? Его никогда не учили быть нежным и ласковым, его никогда не учили любить. Женщина должна быть покорной, нежной, а мужчина сильным. Но перед ним женщина прошедшая так много, так много горя отражается на ее теле. Должен ли он сейчас оставить ее одну? Сможет ли?

Дарая плачет, слезы застилают глаза, слезы обиды, горечи. Когда ее рывком подняли и прижали к телу, такому горячему, что будто она прижалась к солнцу, она очнулась, а ее уже целовали, целовали глаза, лоб, нос, щеки, плавно переходя к губам. Ее пили как нектар, сладкий нектар, который слаще патоки, слаще меда. Его руки гуляли по ее телу, вжимая ее в его горячее тело налитое желанием успокоить, защитить, перебирали ее волосы, успокаивая и давая защиту.

– Не плачь, мы все исправим, обещаю.

И так хотелось этому верить, так хотелось поверить этому мужчине, что ее жизнь не будет плодом ее сна, не станет ее уходом, ее пыткой.

– Теперь все будет по-другому. Обещаю.

А она плакала, говорить она не могла, гордо сдавил спазм, толи от боли, толи от слез, толи от радости, что есть тот кто решил взять на себя ее боль, кто согласился хоть на секунду чуть чуть смягчить ее, снять с нее эту пелену. Она закрыла глаза и отдалась на волю его рукам, губам и плакала, ее слезы вытирал он, нежно и ласково глядя в ее закрытые глаза. Потом положив ее на кровать, накрыл одеялом и вышел из комнаты, ничего не требуя и не прося, просто вышел, оставив ее одну, но еще ощущающую на своем теле его руки, такие нежные, ласковые.

Благо не в том, чтобы жизнь была долгой,

а в том, как ею распорядиться:

может случится, да и случается нередко,

что живущий долго проживает мало.

(Луций Анней Сенека)

«Почему я позволила такому случиться? Я потомственная ведьма, дочь погибшего генерала позволила себя раздеть и целовать. Богиня, помоги, дай своей дочери хоть немного силы пережить все, что я буду делать сегодня». – Дарая закрыла глаза руками и села на кровати. Сегодня она полетит в столицу империи драконов, чтобы стать официальной невестой дракона, палача своего народа, видевшего смерть ее отца и братьев. Но ведь правильнее сказать она летит туда, чтобы стать палачом императора, но может она не права, может пора продумать план действий другой, а не действовать по обстоятельствам?

– Разберусь на месте, составление планов никогда не было моей сильной чертой характера, – сквозь зубы говорит себе Дарая и выходит из комнаты полностью одетая для поездки. На ней теплое платье, темных тонов, ну да не такое шикарное как требуют законы ковена, но ведь она и не в ковен летит, она летит на прием к императору драконов, а ему и так сойдет. Уже на выходе из замка, где собрались все слуги она набрасывает на плечи меховую накидку, благополучно выходит и застывает широко открыв глаза. Перед ней стоит огромный черный дракон, на утреннем солнце черная чешуя отливает как оникс, каждая чешуйка будто начищена до блеска. Огромные изумрудные глаза с вертикальным зрачком наблюдают за девушкой, за каждым ее движением, мимикой, и кажется даже с прищуром каким-то. Нравится, наверное, ее удивление и восторг этой красотой.