Шаги короткие и торопливые. Здесь ещё тяжело находиться. Усилием воли себя заставил сесть там, где был порог огромного, роскошного дома.

В голове — каша. Крики. Визги. Рёв пламени. Плач. Снова кровью всё омывается. Нагнетает внутри. Сильнее и сильнее. В ту ночь Порох ворвался в дом со своей бандой. Тихо и незаметно охрану снял. Видно, свой человек был? Ещё с той поры.

В доме находился отец, Зарема с сыном, кое-кто из прислуги. Мать давно на тот свет ушла… Я в ту ночь с друзьями в кальянной зависал.

Вспоминая, невозможно себя не упрекнуть за беспечность. Но тогда я к делам отца отношения не имел. Пошёл в юристы, с блестящим образованием и связями отца мне светило успешное будущее.

Семья у меня уже была. Отец выгодную пару нашёл. В жены мне досталась мягкая, красивая девушка из благородной семьи. С Заремой было легко и просто. Наверное, идеальные жёны именно такие — с ними тепло. Уютно. Даже в постели — покладистая, но без перебора, без жаркого огня. Сына мне родила. Всё, что надо у меня было. Шло по накатанной, проторенной дорожке.

Жгло ли меня от Заремы так сильно? Как сейчас — от дочери врага?

Это преступление — мертвецов с живыми сравнивать.

Но внутри сейчас всё иначе, с другим вкусом и ощущением, что постоянно пляшешь на грани. На самом острие. Сорваться можно в любой момент. Но что-то удерживает. На волоске.

Переживаю минута за минутой события той ночи. Фантомно звенит телефон. Не модное яблоко, но другой. Со звонкой и пронзительной трелью…

Воспоминания

Звонит жена. Мысль с оттенком недовольства: почему не спит так поздно? Что ей надо?

Отвечаю. При первом же услышанном звуке в момент подкидывает высоко вверх и вниз опрокидывает в самый ад.

Воет. Кричит. Орёт так, что перепонки едва выдерживают. Ей больно и плохо. Дома — ад. Последнее, что я от Заремы услышал — сын мёртв. Умер мгновенно. Пулей задело. Рикошет.

— Он не мучился, — счастливо. На коротком выдохе перед тем, как услышать её крик. Связь обрывается.

Всё в сторону отбрасываю. Звоню торопливо. Отцу. Охране. Всем. Никто не отвечает. Друзей поднимаю — полупьяные, счастливые, сытые. Едва понимают, что происходит. На месте остаются.

Именно тогда понятно стало, что друзей в сытости искать не стоит. Их там нет. Есть только прихлебатели. Охочие до наживы и удовольствий.

Но должен же быть кто-то. Должен. Звонок знакомым в ментовке. Обещают выслать спец. отряд на место.

Но я быстрее приезжаю. Только для того, чтобы пробежаться по коридору, скользкому от крови, и увидеть своими глазами повсеместный разгром, насилие. Пьяный раж зверей банды Пороха.

Далеко уйти не успел. Подсекли. Навалились. Прижали. Сам Порох лично резать на клочки начал. Но так, чтобы я слышал, как орёт в соседней комнате насилуемая раз за разом жена.

— За что?

— Твой отец совершил большую ошибку. Тронул. Моё, — враг пронизывает ледяной бирюзой воспалённых глаз. — Я в ответ заберу всё. Всё, что было у него. До последней капли вашей гнилой крови. До последней монеты.

Кого тронул? Что тронул? Мне до дел отца было далеко. Как до Луны. Всё, что я знал: отец — бизнесмен. Банкир. В тонкости он меня не посвящал. Даже поощрял, что я другую дорогу выбрал.

Но теперь выходит, что отец с Порохом какие-то дела имел криминальные. Подробностей мне не сообщают. Лишь заживо раздирают.

Кажется, в какой-то момент я даже отрубаюсь. Полностью. Совершенно. Сверху на всё смотрю. Вижу огромную лужу крови и тело измочаленное с моим лицом. Мужчина невзрачной внешности поднимается, вытирая лезвие.

— Порох… — голос как сквозь вату пробивается. — Там на подходе силовики. Валить пора!

— Вовремя, — оборачивается Порох. Смотрит на тело. — Я тут закончил. Пора исчезнуть.

Стук шагов. Гогот. Дурное веселье подонков.

Вдалеке слышен вопрос Пороха. Для него, может быть, важный. Но для меня — смысла лишённый.

— Лебедей пристрелили?

Зачем этому утырку ещё и лебедей из пруда в саду отца стрелять?

Кажется, это было последнее, что отчётливо в голове мелькнуло.

Потом был треск огня. Жар, лижущий пятки. Ползком из дома. Зарема мертва. Сын тоже. По пути что-то круглое задел. Голову отца.

Это не дом, а кладбище. Здесь только мертвецы живут.

Прочь…

Гул сильный. От огня или от демонов, ревущих внутри. Несмолкаемый ни на секунду. В больнице провалялся недолго — списывать, как полудохлого собирались. Непомнящим своё имя прикинулся. Вышвырнули в питомник для бомжей. В том изуродованном и перебинтованном никто не признал Рустама Алиева.