— Шевелись! — негромко говорит мужчина.

Кавказец толкает меня в спину. Я удаляюсь скорым шагом. Но ноги почти не сгибаются в коленях. Я как кукла на деревянных ходулях.

Позади слышится удар. Крик сдавленный. Бульканье. Хрипы. Хочется посмотреть. Вопреки всем запретам.

— Вперёд! — командует Ризван.

Он держится рядом. Я всё-таки торопливо оборачиваюсь через плечо. Ризван не препятствует моему своеволию, даже не окрикивает меня. Только губы кривит в усмешке и едва заметно качает головой.

Почти сразу же зажмуриваюсь от увиденного. Зверь схватил амбала, что надо мной потешался. Своими пальцами шею обхватывает и бьёт провинившегося. Лицом об забор. Кол штакетника ему прямо в рот заколачивается. Раз за разом. Пропарывает. До самой глотки. Все остальные стоят. Уроку внимают.

Спотыкаюсь. Это суровое наказание и очень впечатляющее. Моё тело покрывается мурашками. Я чувствую страх. Шок. И ещё что-то. Чувство благодарности к мучителю, не давшему потешаться надо мной. Оно пронизывает меня насквозь.

— Посмотрела? — уточняет Ризван. — Довольна? А теперь шевелись!

Дорога до дома пролетает как один миг. Захожу внутрь, а перед глазами всё красным цветёт. Ризван хлопает меня по щеке легонько, приводя в чувство.

— Не зли его.

— Я даже не пыталась, — шепчу одними губами.

— И не нарывайся на внимание со стороны других мужиков, — советует мужчина. — Добром это не кончится.

— Я ничего не делала.

— Не делала. Только у всех на тебя стоит. Твой вид жертвы всех притягивает, — неожиданно говорит Ризван. Прямо в глаза смотрит, втолковать пытается. — Хочется выдрать тебя. Им всем. Потому что так было запланировано. Теперь Зверь своё мнение поменял. Но тебя мысленно все на конце члена вертят. Будь незаметной. Не раскрывай свой рот лишний раз. Усекла?

— Я ничего из этого не желала! — говорю я.

Ризван запускает пальцы в волосы и шипит в самое лицо:

— Вот что ты сейчас делаешь, а? Сказал — будь незаметной подстилкой. Ты прогибаться должна. Молча. А ты свой рот раскрываешь, и всем похотью разум туманит.

— Даже тебе?

Мужчина разжимает пальцы и отталкивает меня ладонью.

Молча.

Отходит в сторону и скрещивает руки под мощной грудью.

— Приведи себя в порядок и переоденься.

Я захожу в небольшую комнату. Там у хозяйки дома тазы стоят и утварь для уборки. Я умываюсь в полутьме крохотной комнаты. Вода прохладная, таз на полу стоит. Но мне этого хватает. Потом беру чёрную одежду и голову платком повязываю. По двери кулаком грохочут.

— Выходи давай. Время вышло! Не на бал собираешься!

Приходится торопливо выпорхнуть из комнаты и из дома. Зверь в кадке огромной ручищи омывает. Они у него, как в моих кошмарах, по локоть крови. Краем глаза отмечаю, что по улице того бандита проносят. Он головой еле дёргает, но красным лицо залито, руки висят безвольно. Мне кажется, что ему недолго жить осталось, даже если он ещё жив.

По телу волна ледяная прокатывается.

Я под защитой Зверя — сам сожрёт, но другим не позволит.

Похороны проходят быстро. Как на ускоренной перемотке. Не знаю, как так быстро всё удалось организовать. Но яма для могилы уже вырыта. Дед лежит в гробу. Вытянувшийся во весь рост. Я уже и забыла, какой он высокий. Но после смерти он снова напоминает о былой силе.

Местные молча провожают процессию на небольшое кладбище. Уже и крест вытесали, и табличку приготовили. Остаётся только гроб в могилу опустить и пару комьев земли кинуть.

Деревенские парни ждут. Стоят, опираясь на лопаты. Молчание такое, что слышно, как мухи в жарком воздухе жужжат.

— Арин, ты эт… самое. За документы не беспокойся, — едва слышно говорит Никольский Михаил Валентинович, наш участковый. — Всё будет сделано в лучшем виде.

Я оборачиваюсь на участкового. О каких документах он говорит? От мужчины едва заметно несёт перегаром и взгляд мутный. Держится он так же, с опаской поглядывая на грозные фигуры бандитов. Их много. Кажется, даже больше, чем деревенских. Оно и понятно.

На похороны сунулись только самые близкие и самые любопытные, которым всё нипочём. Вроде Кристины. Девка совсем стыд потеряла — голову не платком повязала, а шалью чёрной с красными маками.

— Какие документы, Михаил Валентинович?

— Ну, такие… — снимает фуражку, отирая пот со лба. — Свидетельство о смерти. Всё сделаю. Оформлю.

Я беспомощно гляжу в лицо мужчины. Красноватое, с выступившими жилками. Перевожу взгляд в сторону, показывая глазами на бандитов.

Участковый вздыхает. Треплет меня по плечу.

— Соболезную, Арина. Хороший мужик был твой дед. Но все мы там будем рано или поздно… — наклоняется, говоря еле слышно. — Лучше поздно, Арин. Жить-то хочется!