Разворачиваюсь к нему, чувствуя, что собственное тело уже на пределе… на том самом пределе, когда готово предать меня.

— Глеб, прошу, хватит! Расплатись, пожалуйста, и поехали домой! — произношу с мольбой в голосе, собирая все оставшиеся силы в кулак; уже почти не вижу смысла ему противостоять… чувствую только, что всё это неправильно… Я устала! Этот день уничтожает меня своими событиями! Я уже вообще не понимаю, где хорошо, а где плохо. С кем я хочу быть, а с кем — категорически не хочу. Каким вижу своё будущее… ага, это при условии, что отец Глеба ни за что не возьмёт меня к себе в компанию по окончании моего договора с его сыном…

Чёрт…

Пока Бондарёв расплачивается с официантом, вызываю такси. Не позволю Глебу садиться пьяным за руль — завтра его водитель отгонит машину на стоянку. Мы выходим из клуба вместе; я поддерживаю шефа за пояс. Садимся в машину.

Глеб откидывается на спинку сиденья и прикрывает глаза. Смотрю на него и понимаю — нельзя мне его жалеть! От жалости до любви, как говорится… Но ничего не могу с собой поделать! Он сейчас такой несчастный! А Бесов — такой дурак! Что даже думать о нём не хочу!!!

Внезапно тяжелая рука прижимает меня к мужской груди. Сопротивление бесполезно; Глеб сильнее меня в несколько раз.

— Моя золушка, — бормочет Бондарёв, — Моя личная золушка…

Ну, уж нет! Золушкой я быть не хочу! Увольте!

— Бондарёв, ты последние мозги пропил, — сообщаю ему в грудь.

Если я — золушка, то он — мой принц. А мне такого добра не нужно!

— Что ты за колючее создание? — бормочет пьяный шеф, не открывая глаз.

— Я — ваша личная помощница, Глеб Самойлович, — говорю очень четко, специально переходя на имя-отчество, — Вы хоть и сделали меня своей домработницей, но прекрасным принцем от этого не стали. Так что успокойте свои гормоны. Сейчас приедем, вы проспитесь, и все вновь наладится.

— Хватит мне «выкать», — неожиданно трезво огрызается Бондарёв, а затем вновь принимает вид «безмятежно спящего».

— Так это ж ты назвал меня своей золушкой. Вот я и вспомнила свой первый контракт: а там чёрным по белому было написано, как мне следует обращаться к своему работодателю, — фыркаю в ответ.

Некоторое время едем молча: я рассуждаю о своём будущем, Глеб… Глеб, похоже, спит. Но, когда машина останавливается у дома, Бондарёв мгновенно просыпается, расплачивается, и мы вместе идём домой мимо сонных охранников.

— Мила, — начинает брюнет в лифте, но теперь уже я его прерываю:

— Нет, Глеб. Что бы ты там не хотел сказать — нет. Проспишься, потом поговорим.

Думаю, это мудро. Сейчас, да ещё в таком состоянии, он может сказать много лишнего — о чём потом будет жалеть. А вообще, хорошо, что Бондарёв такой же усталый, как и я, — иначе, чувствую, пришлось бы вызывать подмогу для того, чтобы вытащить его из того злосчастного клуба. А так всё обошлось почти без эксцессов. Красота.

Двери лифта открываются, и мы подходим к двери; я достаю ключ, ковыряюсь в замке, наконец, открываю дверь и вхожу в квартиру. Дом, милый дом… кажется, последнюю фразу произнесла вслух.

Стаскиваю обувь, снимаю шубку, поворачиваюсь, чтобы проверить, как там Глеб — не сломал ли он ногу, пока пытался избавиться от ботинка… А Глеб стоит прямо напротив меня, уже без обуви и пальто, и смотрит на меня таким опасным взглядом, что у меня испуганно ёкает сердце.

— Ты чего?..

— Плевать на контракт, — ровно произносит Бондарёв, глаза которого смотрят на меня с голодным желанием, — Плевать на все условия. Я хочу тебя. Ты мне физически необходима.

— Ты выпил, — говорю уже менее уверенно; осторожно отступаю назад.

— Я знаю, что нетрезв. Потому что трезвым я бы никогда тебе этого не сказал. Ты нужна мне, Мила.

— В постели? — как-то нервно усмехаюсь я.

— И в постели тоже, — не стал отрицать Бондарёв.

— Глеб, ты просто ко мне привык. Привык, что я рядом. Это нормально. Но это не влюбленность, — медленно качая головой, говорю ему.

Не уверена, что вообще должна слышать то, что он сейчас говорит.

— А тебе обязательно нужна любовь? — усмехается Глеб совсем не весёлой улыбкой.

— Она не нужна только роботам и машинам, — произношу чётко, глядя ему в глаза.

Этот разговор меня напрягает — Лина предупреждала, что происходит с Глебом, когда он выпьет; и я очень чётко понимаю: Бондарёв мучается от того, что я ему не даюсь. Он вышел на охоту, но дичь не желает быть пойманной.

И всё.

Ни о каких чувствах здесь и речи не идёт. Иначе это изначально был бы не контракт, а предложение встречаться.

— Пожалуйста, иди спать, — говорю ему уже более спокойно.