Некоторое время ошарашенные нежданной встречей посреди ночи мы молчали.

— Блинчик будешь? — промычала тетушка, протягивая мне одну трубочку из кружевного блина.

— А острый соус остался? — спросила я, приближаясь к холодильному сундуку, по размеру в пару раз больше любого дорожного. Еда в нем лежала в отдельных ящичках.

— Вообще-то, я никогда не ем по ночам, просто сегодня бессонница замучила. Думаю, что я пытаюсь на пустой желудок не заснуть. Это только в лечебных целях, чтобы завтра желудок не тянуло и не пришлось принимать эликсиры, — вдруг принялась оправдываться тетушка, следя за тем, как я перебираю в деревянных ячейках баночки с соусами, покрытые бумагой и перевязанные бечевкой на горловине.

— Не переживайте, тетушка Летти, — улыбнулась я. — Можете есть что угодно и сколько угодно. Уверена по ночам боги диеты крепко спят и ничего не видят.

В середине ночи мы с тетушкой наелись не хуже Боуза во время романтической катастрофы на пятерых. На утро я поняла, почему умные люди не советовали ложиться спать на полный желудок. Мне приснился самый горячий и откровенный сон за всю мою сознательную жизнь. С Калебом в главной роли. Начиналось все, как накануне, в комнате, залитой лунном светом, только на женихе уже не было одежды. А закончилось, как в любовном романе, присланном Холтом, но гораздо откровеннее.

Проснулась ранним утром, когда солнце только-только прогоняло предрассветные сумерки. Дыхание сбилось, горло саднило, халат и ночная сорочка… Ни того, ни другого не было. Куда делся халат не нашла, но ночная сорочка свисала со стенного светильника. Видимо, я срывала покровы и расшвыривала, куда придется. Получилось, прямо сказать, выразительно.

Но хуже все было сердцу: оно стучало, как бешеное. Двести ударов в минуту, не меньше. Совершенно несовместимо с жизнью! Кажется, я не умерла во сне по единственной причине: от эротических снов ещё никто не издыхал и мне не стать первой.

— Святой демон, ты ли это? — отшатнулась я от зеркала, когда сумела заставить себя подняться с перевернутой кровати.

Из отражения на меня смотрела бледная девица с лихорадочно блестящими глазами и пунцовыми, словно зацелованными губами. Выглядела она ужасно унылой, как серое утро за окном.

— Все! Заканчиваю с чтением откровенных романов! — пообещала я этой странной девице.

О чем, приведя себя в порядок, немедленно написала в записке Холту и отправила вместе с богомерзкой книжкой. Ответ пришел с такой скоростью, словно лучший друг держал почтовую шкатулку под мышкой.

«Тебе приснился жгучий сон?» — Кажется, его ехидный смех можно было услышать через семь королевств, что нас разделяли.

«Нет!» — сухо ответила я.

«Расскажи!» — потребовал он и, не дождавшись ответа, добавил: — «С подробностями!»

Не успела я превратить записку в пепел, сорвав раздражение на безвинной бумаге, как кристалл на крышке почтовой шкатулки вновь замерцал.

«Раз светлые заразили тебя добропорядочностью, и ты больше не читаешь интересных книг, то держи…» — написал Холт в небрежно брошенном сверху томика листочке. Он прислал мне свод правил поведения послушниц в монастыре для чародеек.

«Холт Реграм, ты кретин!» — даже не стала я делать вид, что не обиделась.

Вообще, чувство юмора лучшего друга мне импонировало, но сегодня хотелось его проклясть через расстояние в семь королевств каким-нибудь противным заклятьем несварения.

Завтракала я в общей столовой с тетушками, дядюшками и дедом. Из молодежи больше никто не явился, а мой жених с Люсиль укатили с самого утра в город, о чем Мириам торжественно объявила, усаживаясь за стол. Стоило радоваться, что злодейский план работал тютелька в тютельку, как мне представлялось, но отчего-то на душе было уныло. И зло. Злость эта горела в груди обжигающим комом и не позволила запихнуть в рот ни ложки каши. Хотелось кого-нибудь проклясть на хр… на смерть.

Мириам завела разговор о приготовлениях к скорому празднику. Не без удовольствия она вспоминала, что щедрый Калеб взял все расходы на себя и предложил не ограничиваться в тратах. Уверена, у всех сложилось впечатление, будто тетушка готовила обряд для родной дочери, а не для нелюбимой племянницы. Даже у самой нелюбимой племянницы и деда.

— Энни должна участвовать в приготовлениях, — заметила Летисия. — Это ее обряд.

После ночного набега на кладовую она скромно жевала кусочек омлета на пару, который выглядел не просто невкусным, а каким-то… болезненным.

— Будешь участвовать? — повернулась тетушка Мири ко мне.

— Нет, — покачала я головой.

Тетушка, не стесняйтесь, готовьте праздник для дочери. Я рядом постою и посмотрю, как вы счастливо станете тещей из ада.

— Я же говорю, что молодежь совершенно не желает ничего делать… — повернувшись к соседке, с удовольствием громким полушепотом принялась ворчать она. — У Люсиль тоже одни наряды в голове, а уж Ронни…

— С утра написал секретарь Боуз, — вдруг прервал дед сердитое молчание, заставляя меня отвлечься от теткиных причитаний. — В мэрии снова что-то случилось. Хотят тебя видеть.