— Не такой уж и добрый, — ответила Грета. — Вот что хорошего произошло с тобой сегодня, скажи?

— Я же только проснулась, — пробормотала Карна, прогоняя непрошеное воспоминание: широкая спина, мышцы под ее пальцами, теплая кожа…

— Весь мир катится в тартарары, и ты тому прямое подтверждение.

— С чего вдруг?

— Тебя не должно тут быть, — ответила служанка, склонив голову к плечу и будто рассматривая Карну белыми глазами. — Это все равно, как если бы река поменяла русло.

— Какое еще русло? — слегка рассердилась Карна. — Да, я не из привычного вам круга, но так сложились мои жизненные обстоятельства. Не волнуйтесь, я скоро уйду.

Грета шумно втянула воздух, а потом покачала головой и вновь пошла на кухню.

— Ты не слышишь, — донеслось оттуда. — Люди глухи и слепы, и когда открывают рот, то несут чушь.

— Вот как вы сейчас, — пробормотала Карна. — Где Рихард?

— Бегает. Потом тренируется с Уго. Скоро придет, — отозвалась из кухни Грета и добавила: — Хочешь овсянки? Тебе надо хорошо питаться. Одежку твою я отчистила, не волнуйся. Воняло знатно. На тебя кто-то пописал?

— Собачка, — проворчала Карна. Она подошла к вешалке и посмотрела на плащ — чистый, сухой и даже приятно пахнет, не понять — чем. То ли цветами, то ли травой…

— И после этого ты говоришь «добрый день»? — Грета вновь появилась из кухни и изумленно покачала головой.

— Ну, она была маленькая, — улыбнулась Карна. — И теперь плащ не воняет, так что все действительно не так уж плохо.

— Пойдем, выпьешь чаю и заодно расскажешь, как ты так вляпалась, — заявила Грета.

Карна провела рукой еще раз по чистому плащу, разглаживая воротник, и пошла на кухню. Конечно, она не собиралась ничего рассказывать служанке, но постепенно той как-то удалось выудить почти всю информацию. В самых общих чертах.

— Значит, ты овдовела, решила уйти в монастырь, но оттуда тебя выгнали поганой метлой, и даже взятка не помогла.

— Пожертвование! — возмутилась Карна.

— И теперь ты вроде как на испытательном сроке у Харди. Доказываешь смирение и готовность служить, — Грета подперла щеку ладонью и посмотрела на Карну. — Я вся в предвкушении, не терпится это увидеть.

— Вы же слепая, — заметила Карна, прищурившись. — Или нет? Здесь бедно, но чисто. Я не нашла пыли даже под кроватью.

— Зачем ты лазила под кровать?

— А зачем вы врете Рихарду?

— Иначе он перестанет ходить передо мной полуголым, — Грета хитро улыбнулась. — Я, может, только ради этого у него и работаю. Кстати, о Харди. Он просил напомнить тебе об ужине.

Карна ахнула и поискала взглядом часы.

— Уже пять, — сказала Грета. — Я что-то задержалась. Пойду, пока не стемнело, не буду тебе мешать. А то две хозяйки на кухне — к войне. Я, кстати, оценила, что ты умудрилась приготовить ужин и не перемазать при этом всю кухню. Уж не знаю, каково это было на вкус…

— Рихарду понравилось, — с вызовом ответила Карна.

— Сдается, из твоих рук ему бы понравились и картофельные очистки, — хмыкнула Грета. — Ну, я пошла. Береги себя и не отрави Харди. Он мне еще не заплатил за этот месяц.

Карна допила чай — вкусный и ароматный, подождала, когда за Гретой захлопнется дверь, и тут же поспешила следом. Накинула плащ, надела шляпку, взяла сумочку. Осторожно выглянула наружу — Греты и след простыл. Сбежав по ступенькам, Карна пошла вверх по переулку и с облегчением увидела экипаж. Кучер уже ждал ее и любезно открыл дверку, когда она подошла.

— В «Золотой гусь»? — спросил он, и Карна кивнула.

Рихард бежал вдоль Червы, дыхание паром вырывалось у него изо рта, а ноги отталкивались от земли, унося его все дальше от города. Черная река плевалась сыростью в правый бок, сердито шумела. Туман рассеялся, и призрачный лес по ту сторону будто стал ближе. Покачивались ветки, красные листья падали в черную воду, и казалось, что лес истекает кровью.

Мысли Рихарда невольно свернули к его ранам. Царапины уже затянулись и совсем его не беспокоили, а бедро лишь слегка ныло — даже среди ловцов он выделялся повышенной регенерацией. Наверное, стоило сказать об этом Карне, но она так трогательно пыталась о нем позаботиться. Дыхание сбилось, он споткнулся и едва не упал, стоило лишь вспомнить, как она дула на его бедро.

Она ведь была замужем и, значит, понимала, что это выглядело очень провокационно. Но кто их знает, в высшем обществе, как у них между мужем и женой все происходит. Может, все чинно, благородно и исключительно через простынку. И тогда Карна и не подозревает, какую бурю вызвала в его душе, а заодно и в штанах.

На обратном пути она уснула у него на груди, и он всерьез подумывал снять экипаж на весь день, чтобы не будить ее. Но очень хотелось смыть вонь навки и ослабить наконец жгут на царапинах, из-за которого у него онемели пальцы. Так что он все же разбудил Карну, довел ее до спальни и уложил в кровать. Плащ он стащил с нее еще у входа — и она не сопротивлялась. Ботинки тоже снял он, не отказав себе в удовольствии погладить тонкие щиколотки. И когда она лежала на его постели, руки сами потянулись к пуговкам на ее блузке. Ей так будет удобнее, не так тесно, легче дышать… Карна спала как дитя, то ли от усталости, то ли от виски, который она согласилась пригубить ближе к рассвету. Рихард расправился с тремя пуговками — она даже не пошевелилась. Взялся за четвертую — и вдруг почувствовал на себе чужой взгляд. Мужчина на фотографии у изголовья кровати смотрел на него исподлобья и, казалось, скрежетал зубами в злобном оскале. Тяжелые надбровные дуги, короткий нос, нижняя губа оттопырена, как у капризного ребенка — редкий урод. Наверняка ее покойный муж.